Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

И тут Юния его удивила. Принесла несколько свитков с описанием походов в Болотные Земли.

– Я тут все разузнавала и записывала, – торопливо, с заметным смущением сообщила она. – О численности, о климате, о варварах, где живут, как называются, обычаи, во что верят. Потому что наши старые легионеры помнят о прежних походах сюда. Вам будет интересно.

Почему раньше не принесла? Стеснялась. Геродот в юбке!

– Это, конечно, несерьезно, но можно кое-что почерпнуть.

Конечно, дурочка, можно. Надо было в первый же день передать! Вот, оказывается, чем она занята, кроме пирогов и чесночной похлебки. Авл забрал рукопись. Всю ночь читал при свете масляного лампиона и думал, как она ему все-таки нравится!

Молодец. Пытливый ум. Твердый характер. Правда, не женский. Как Руф терпит? Но все же нрав легкий, без обид и злой памяти. Руф бы не смог преодолеть здешние беды, не имей ее поддержки.

Руф, этот Руф! Мысль о ее муже не то чтобы мучила – легат отличный человек, только с ним ей и счастье – но доставляла проконсулу какое-то неудобство. Висела черной тучей на горизонте. Еще неблизкой, но неизбежной, с громами и молниями.

И тут же вернулась Карра. Надо же, пока болтали, духа не было. Дальше, пока читал рукопись, – не было. Стоило вспомнить о том, что не давало покоя его совести, – тут как тут. Ее что, приставили мучить проконсула, напоминая обо всех плохих делах и даже о тайных, от самого себя тщательно скрываемых мыслишках?

Не хочет он обижать Руфа! Нет. И покончим с этим. Юния просто милая. И его считает хорошим. Хотя… он вовсе не хороший и не славный. Он сидел на такой высоте, где хороших людей не бывает.

– Что ты мучаешься? – шептала Карра. – Приворожи ее. И она приползет к тебе, забыв про мужа. Будет пятки целовать.

Не хочет он, чтобы ему достойная женщина целовала пятки. Хотя, конечно, хочет. Но не станет.

– Ты же умеешь, – не унималась Карра. – Ты так раньше сто раз делал.

Раньше делал, а теперь не будет. Потому что Юния смотрит на него такими удивленными глазами, как на чудо земное. Видит в нем не то, что все. Может быть, то, чем он не является. Но чем хотел бы быть.

Ничего, он переживет это наваждение. Он сильный человек. Захочет – полюбит. Захочет – возненавидит. Да и не любит вовсе, так, желает. Мало ли женщин он желал! Да каждую третью. При этом ему не отказывали, будто знали, что он сумеет доставить удовольствие. Будь проклято это мастерство! Вот чистой женщине оно и не нужно.

– Ты не думал, что она от тебя что-то хочет? – тварь вливала яд в уши. – Что ей что-то надо? Может, повышения для мужа. Может, денег. Ты всем и всегда был полезен, и все отвернулись в нужный момент. Ничего в жизни не бывает просто так. «Бойтесь данайцев, дары приносящих».

«Да что ты мне внушаешь! – едва не возопил Авл. – Не хочу я об этом думать. Оставь меня в покое!»

Но она не унималась, и мало-помалу проконсул уступал ей. Верить или не верить Юнии? Еще не верил, но очень бы хотел. Как можно доверять, если все обманули? Все предали. Недоверие навсегда осталось в нем после случившегося. Не мог он уже доверять. Какой был в молодости открытый! Вспомнить – жалость берет. Сколько бы всего не совершил с его сегодняшним опытом. Нужно много плевать и гадить человеку в душу, просто распинать его, чтобы он так озлобился.

После подлости, которую ему устроил Сенат, он хочет только отомстить. Украсить головами врагов алтари на перекрестках улиц. Все предали, все, особенно те, кого он сам выкармливал с руки. Головы этих – в первую очередь.

Авл почувствовал, что его охватывает ярость. Перед глазами свет сжался в белый, пульсирующий жгут. Снова он уши не развесит. Не будет полагаться на людей, просто потому что они притворяются.

Как не доверять Юнии? И как ей доверять? Ведь не может же человек, хуже – женщина – просто так по-хорошему относиться к другому, к тому, кого встретила первый раз в жизни! Ей явно что-то нужно. Рассчитывает, что будет потеплее?

– Все жены льстивы и коварны, – внушала Карра, заглядывая в душу темными, без искорок, глазами. – Вероломны в самом естестве. Не могут устоять и, ради минутного удовольствия, бросят и предадут даже тех, кто годами был рядом. Кто дарил только радость и защищал, кого, казалось, еще вчера любили. Такие мы все.

Тварь раскидывала ноги и вновь пыталась оседлать Авла. Он уже почти не сопротивлялся, потому что и сам так думал о слабой половине человечества. Всем слабы. Не только мышцами, но и сердцем. Ведь сердце – мышца, не более.

– Мы все очень слабы, – подтвердила тварь. – «Ни одна женщина не достойна твоего внимания. Ты – лучший!» – Это были уже слова матери, всплывшие в его сознании. – А все почему, – продолжала Карра. – Слишком чувственны и чувствительны. Слишком себе на уме. Живем не головой, а минутным хотением. Никогда не скажем: «надо», «нет», «должна». А только «хочу». Вместо воли – застывшее месиво из крови доверившихся мужчин.

«Стоп. Это ведь мои мысли», – поразился Авл. Почему тварь говорит его собственными словами? Гомера цитирует? Расковыривает самое больные воспоминания?

«Уходи, – взмолился Авл. – Я больше не могу».

– А мне любопытно, – фыркнула Карра, – любопытно, как ты себя поведешь, когда «не могу» кончится? Когда ты сорвешься.

«Не сорвусь», – пообещал себе проконсул и, нарочно отвернувшись от твари, углубился в чтение свитка Юнии.

Карра, между тем, устроилась за ним, глядела через плечо, пыталась комментировать. Он ее не слушал. Накручивала на палец его седые волосы. Лишь бы отвлечь. Мартелл не отвлекался.

Постепенно от чтения он согрелся душой, как в теплом коконе, вспомнив манеру Юнии говорить, ее интонации и жесты. Глянул назад, а там никого нет. Ушла дрянь. Ушла! Может, сплясать?

Только теперь его поразила мысль: Карра же не умеет читать. Едва по-лацийски говорит, темная горская баба. Как же она могла что-то разбирать в тексте Юнии? Значит, снова его мысли? Злая, мучающая проконсула покойница только озвучивает их. Запугивает и истязает без того запуганную и истерзанную душу.

Папея словно задалась целью доказать мужу, как бы далеко тот ни был, что его взлет – не более чем дело рук её семьи. Именно ей проконсул обязан всем. Всем и точка.

Год назад он впервые сумел выговорить то, что давно вертелось на языке: «Мы в тягость друг другу. Давай разведемся. Ты свободна, и я свободен».

Оказалось, что все не так просто. Если раньше держали дети, то теперь, когда они выросли, – имущество. В молодости, когда Марсий и Сол оспаривали друг у друга власть, а он только еще шел к победам и опасность увидеть свое имя в проскрипционном списке нависала над ним Дамокловым мечом, он имел глупость рассовать свое имущество Папее и ее родне – все, что привозил из каждого похода, записывалось на нее. Так было и потом, когда диктаторы сгинули, а спокойствие так и не наступило.