Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

– Глянь, эти два местных, а вон тот чужой, – шепнул Лепид.

– Откуда взял?

– У здешних юбки из шерсти синие в красную клетку, а у того зеленая.

Чужак, которого другие называли Ардавистом, показывал невольников, как свое добро, и хвастался. Двое других хмыкали и смотрели. Надо признать, с большой завистью. Когда Ардавист чересчур распалился, один из спутников выхватил меч и ударил его в живот. Тот захлебнулся речью, согнулся, и у него изо рта потекла красная струйка. Тело вождя бросили тут же, не прибирая. А сами ушли.

Через несколько минут за стеной поднялся крик и стук оружия. Видно, пришедшие с Ардавистом воины пытались защищаться от насевших на них хозяев бурга, но тех оказалось больше, и вскоре все закончилось. В длинный дом зашли два гунда в синих юбках и за ноги вытащили неудачника.

После чего пленных, наконец, развязали, сковали ноги кандалами, через которые пропустили длинную цепь, и выгнали на земляные работы. Руф с Лепидом тоже взяли кирки в руки – надо было выворачивать камни из земли, прочищая и обновляя ров – работа для легионера привычная.

Но не для легата.

Ребята сразу предложили им махать кирками только для вида.

– Мы здесь такие же пленные, как все, сынок, – ответил Руф одному из трибунов.

Это «сынок», он перенял у проконсула, который, и правда, каждому из них годился в отцы.

Устав до кружения воронов в глазах, легионеры кое-как дотянули до обеда. Им принесли рыбную похлебку – благо, река рядом, и улов не стоит ничего. Правда, все куски рыбы выловили, оставив одну требуху с костями. Но пленные накинулись с жадностью.

– Хоть бы посолили! – уплетая за обе щеки, пожаловался Лепид.

– Или лепешек дали. – Руф понимал, что теперь долго не увидит хлеба. – Вымазать дно котла. И так люди черпали грязными руками.

Вытерев ладони о траву, он уже готовился вновь приняться за работу, когда вдалеке, у подъемного моста в крепость протрубили рога, и деревяшки начали опускаться. Все разом повернули туда головы: по бревнам, спотыкаясь, шла лошадь – усталая и мокрая, точно переплыла Скульд. Верхом сидела женщина. Издалека не разобрать, кто. Или разобрать? Руф похолодел.

– Твоя, что ли, жена? – Лепид и сам не был уверен.

Что она тут делает? Ни обоза с добром, который мог бы послужить выкупом за пленных. Ни марширующих легионов, которые могли бы оправдать появление парламентера. И почему Юния одна? Всю вторую половину дня легат мучился мыслями: она ли и зачем?

Мучился и еще два дня, пока пленные обновляли ров. Оказывается, таково было требование гундов: приведут ров в порядок и могут идти, их отпускают.

На третий день легионеров выгнали из длинного дома. расковали, и к ним верхом выехал один из хозяев Хохенбурга, старший здесь вождь Эрменрих. Он когда-то приходил вместе с Ардавистом. Но убил последнего тот, что помоложе – по чертам лица видно, что сын. Его окликали Витукиндом. Он сидел на лошади позади отца. Один из стоявших пешим гундов играл роль переводчика – надо же, научился где-то! Интересно, где?

– Ваша может идти. Вон, вон! Все равно сдохнуть в лесу. Наш вождь требовать женщина из Лациум. Она приехала. Валите!

Из-за спины Эрменриха вывели лошадь пониже. На ней сидела Юния с хмурым осунувшимся лицом. Ее волосы были растрепаны. От подбородка до пят она была закутана в местный мужской плащ, сколотый на горле фибулой с драконом. Руф почему-то сразу понял, что под ним жена голая. Он рванулся из строя, но его удержали. Лепид вцепился в плечи друга, хотя и сам готов был прыгнуть на обидчиков единственной в этих болотах лацийки.

У Юнии был потухший взгляд: она просто не замечала никого вокруг. Даже мужа. Вдоль лошадиных боков из-под плаща свисали ее грязные босые ноги.

Эрменрих что-то бросил, а переводчик немедленно прокаркал:

– Идите. Трусы. Ваши головы выкупать женщина. Она оставаться здесь, с сыновьями победы! Вождь брать ее одной из младших жен. Все они из чужих племен. Будет и лацийка. Ей за храбрость окажут почести.

Руфа чуть удар не хватил: видит он, какие почести ей оказали! Лепид уже не удерживал, а просто держал готового свалиться на землю друга.

Пленных выгнали за частокол и позволили брести, куда глаза глядят. Брели они до берега Скульда, а там должны были либо завыть от бессилия, либо быть съеденными – только их большая толпа мешала хищникам подойти близко. Измученные, голодные люди сбились вместе, чтобы не стать добычей волков, чьи серые спины то и дело мелькали за кустами.

Руф еле брел.

– Мы вытащим ее оттуда, – пытался ободрить его Лепид.

«Как вытащим? Сами вот-вот сдохнем».

Легат плохо соображал. А вот его друг, кажется, воспрянул духом. Воздух свободы подействовал на него, как кружка вина.

– Вон там просека, – сообщил он. – Варвары лес валят. Надо поискать, нет ли брошенных бревен.

– Зачем? – Руфу было все равно.

– Сделаем плоты. Ветками ивняка перевяжем, – не унимался Лепид. – Работы много. Но это единственный способ перебраться на тот берег. Единственный.

– Все равно нас съедят звери.

– Посиди-ка здесь, – Лепид прислонил друга к еловому стволу, а сам с остальными легионерами углубился в лес. Вдали стучали топоры. Видимо, варваров было немного, потому что быстро поднявшийся крик быстро же и прекратился.

«Теперь у нас есть инструменты», – констатировал Руф. Перед его глазами все стояло хмурое лицо Юнии, ее пальцы с обломанными ногтями, сжимавшие гриву лошади, ее испачканные, и не только в земле, ноги. Что она с собой сделала? Зачем? Да лучше бы их всех поубивали!

Бывшие пленные уже тащили бревна к берегу. Уже рубили прутья. Уже отпугивали волков, помахивая отобранными топорами.

Все эти люди обязаны свободой и жизнью только ей, но, если, паче чаяния, она спасется, как добиться от них уважения?

Руф подумал, что теперь ему совсем не надо жить. Товарищи оставят топор без присмотра и… Он сидел у ели, чувствуя спиной сырость ее ствола и отказывался обращать внимание, что снизу под задницей мох продавился, выпуская наверх болотную жижу. Он был в луже, но ощущал себя в дерьме.

Из-за соседних деревьев стали выходить волки. «Слава Богу», – подумал легат. Некрасивая смерть и не быстрая, но надо потерпеть, скоро все кончится.

На небесах он, конечно, ответит за свои прошлые дела, но их не так уж и много. Зато потом в рай. Он подождет Юнию, потому что вряд ли варвары надолго оставят ее в живых. Скажет ей, что она дуреха, высморкает нос и возьмет за руку. Вместе они как-нибудь да пробьются к хорошей жизни в Свете.

Волки сразу не бросились. Старая волчица, вся в комковатой облезлой шерсти, подошла к нему, понюхала, ткнула лапой и потрусила дальше по просеке. За ней вся стая.

Не голодны? Тогда зачем вообще показались? «Даже волки не едят мертвечины», – подумал Руф. Или у Бога были на него другие планы? Сейчас бы он принял смерть, как полное небытие – без звуков, памяти, света. Погружение в никуда. Но такой милости легат, видно, не заслужил.