Ольга Елисеева - Триумфатор [litres]

Но тут к нему опять приковыляла Юния и сказала странную вещь.

– Не кормите своих демонов. Сами себе потом рады не будете.

Откуда она узнала? Почувствовала? Или он все себе придумывает?

Да, Авл запытал бы Витукинда до смерти. Но в какой-то момент, он это знал по опыту, вместо него стал бы действовать злобный лар. Немного крови, и для проконсула любая мерзость станет возможной. А крики жертвы будут только в радость.

– Так ты обо мне заботишься? – командующий поймал руку уходящей женщины.

– Не о них же, – она отбрила его взглядом.

Ушла.

«Небось, муж тоже хочет отрезать Витукинду яйца».

Руф хотел. Но уже знал, как с этим бороться. Сожмись и молись – преодолевай черную похоть. Ведь и кровь, и страдание, и чужая боль – тоже похоть. Любовь – другое, дающее чувство, оно ни у кого, ничего не забирает. Напротив, растит тебе крылья. Только умей отдавать.

Руф умел. От рождения. Потому судьба и привела его к назаретянам. Дала Юнию.

Авл – нет. Пока. Но и его невидимые руки тянули из болота наверх. Потому и подарили встречу с этой странной семьей. А он… опять наломал дров. Судил Руфа – мол, нет истинных командирских замашек, отдал первенство вновь прибывшему, хоть и опытному, но делу-то совсем чужому человеку. Как камень с души свалил. А если так, то достоин ли легат своей женщины? Сильной, гордой, жертвенной и красивой? Нет, подобные только для настоящих триумфаторов. Как сам Мартелл!

Проконсул и сам не заметил, как назвал себя прежним высоким именем – триумфатор. Ведь совсем недавно, уезжая из Вечного Города – мужчиной-то себя уже не считал. Так, сопля, размазанная по мраморной плитке двора, – наступай, кто хочет. А тут вдруг приосанился. Конечно, он, как в былые времена, ведет войну, командует. Это вселяет уверенность. Но тот факт, что появилась женщина, которая возбуждает в нем прежнюю, давно утраченную силу и будоражит дано заледеневшее сердце – важнее.

Он каждую ночь воображал жену легата возле себя, засыпал и просыпался с ней, как будто жил вместе. Она спала рядом с ним. Во сне слышал ее голос и видел силуэт, к которому шел, будто его кто-то подталкивал. Наяву стал передумывать свою жизнь, воображая Юнию на месте Папеи, будто бы это у них дочки, и она ждет его из походов. С головой погружался в эти картины, не хотел выходить, потому что получалось интересно – совсем другое прошлое. Он пишет письма, торопится назад, выбирает ей подарки. Только бы она не возражала ему! Признавала его силу и первенство! Он за них обоих. Вообще, пусть лучше молчит.

Когда приходилось откликаться на внешний мир, Авл досадовал. Но и тогда Юния стояла рядом с ним, как бестелесный невидимый призрак, держала руку на плече. Он говорил с ней каждую минуту, стоило другим отвлечься и оставить его в покое. Наваждение? Может, это не он на нее колдовал? А она на него?

Но было и темное. Карра вновь оживилась и выползла из своего угла.

– Мечтаешь? – с издевкой спросила тварь. Не знаешь, что тайные мечты воплощаются тут, снаружи?

Мартелл пожал плечами: пусть воплощаются, ему бы обнять Юнию вживую!

– Сердился на нее? – продолжала тварь. – Жалел себя. Спрашивал богов, почему такая жена – и не тебе? Вымещал на ней зло?

Проконсул согласился. Очень некрасиво. Чтобы утвердиться, обрести уверенность, сколько раз представлял Юнию на месте тех женщин, которых имел в походах – поспешно и жестоко – хоть бы и той гирканской шлюхи, чьи дети кинулись на него с каменными ножами.

– Мысли не проходят даром, – глумилась тварь. – Сколько раз ты ее имел? Да считай, каждую ночь. Сколько варваров ее взяли в бурге? Да-да, не отворачивайся. Так твои мысли аукаются. А ты думал, все спрятал?

Опять он кругом виноват!

Мартелл цыкал на тварь, и та, урча, уползала в угол.

Одна повседневная рутина помогала справиться. Уйдя за Скульд, войска проконсула нанесли удары еще по трем крепостям варваров, куда меньше и куда слабее, чем Хохенбург. Вождь четвертой сам запросил мира и вступил в союз с завоевателями, прислав дары, воинов для его армии и знатных заложников. Среди них была одна из его дочерей, Гёзелла, которую проконсул посчитал пленницей, а сама варварка думала, будто ее выдали замуж за командующего чужаков. Не высоко ли мостится?

Дальше уже начались такие холодные и такие сырые земли, что ни один человек не выживет. Болота раскинулись в размер полей, леса поникли. Вместо них из земли торчали низенькие елки с сухими иглами – вроде, все дерево мертвое, и только на макушке виден слабый, болезненный, зеленый пушок. Стоило дернуть вверх, и оно выворачивалось из грязной жижи – не пускало глубоких корней, да и те гнили.

Солнце вставало низко-низко над горизонтом, никого не согревая. Дни, вернее светлое время суток, стало совсем коротким. Вдалеке проносились стада непривычно серых оленей, а когда легионеры поймали-таки местного жителя, он не походил на гунда. Низкорослый, желтокожий, черноволосый с широченным лопатообразным лицом и глазами-щелочками.

– Ты кто?

Ни одного известного лацийцам наречия он не знал и только тоскливо смотрел в сторону своих кривых елок. Его отпустили.

– Надо поворачивать, – сказал проконсул Валерию Друзу. Тот ответил полным, сердечным согласием. Люди мерзнут. Лошади падают.

Вернулись к Скульду. По головешкам Хохенбурга гулял ветер. Переправились обратно за реку. Тут Авл приказал остаться в старом лагере и начинать рубить Стену. А домой, в Сенат, отправил очередного гонца с вестью об очередных победах над гундами. С нетерпеливым намеком: мол, я домой не рвусь, но пора бы подумать о триумфе. Ведь не одно сражение, считай, уже четыре набежало. Пора-пора, граждане. Он хочет вернуться и упиться своим выигрышем. Читай: вашим унижением.

Сенат трепетал. Хотел удержать Секутора как можно дальше от дома. Ведь понятно же, что будет. По делам Марсия и Сола понятно. Их легионы вступали в Вечный Город, никого не щадя. Наводили порядок, убивали неугодных сенаторов, угодными заполняли курии, и начинали жизнь с чистого листа. Думали, что восстанавливают республику, и деланно подчинялись ей, имея силы в любую минуту опрокинуть, как кукольный домик.

Диктатура чистой воды. Все граждане равны, но один равнее. Игра.

Некоторые, наиболее дальновидные из сенаторов, догадывались, что Авл хотел иного. Брезговал диктаторскими полномочиями. Упрямо гнул свое: прежних царей ставили боги, властители были в договоре с великими силами мироздания. А вы с кем?

Нельзя сказать, чтобы республика не опиралась на божеств – на всех сразу – на даймонов, как говорили греки. Вроде его собственного лара. Но те в последнее время помогали все меньше и меньше. Только частным лицам, по индивидуальному запросу и после обильных жертв. Не городу в целом, тем более не всему Лациуму. Если Лациум растет и вознамерился стать империей, то старое устройство не годится. И старый союз со старыми богами тоже.