Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

Внешне спокойный мистер Уэрри-Смит переходит к Еве, нашей праматери, чье изображение высечено из голубовато-белого мрамора. Она тянется вверх (видимо, за яблоком), но все ее тело стремится вниз; углы рта обвисли, а плоть кажется тяжелой, будто на нее давит не гравитация, а нечто гораздо более тяжкое. Ева полновата, но груди у нее как шары; бедра широкие и создают впечатление податливых; венерин бугор непорочно гладок, лыс и безличен, как бланманже. На руках у Евы длинные изящные пальцы благородной дамы, а на ногах – цепкие, как у обезьяны.

– Леди и джентльмены, вы видели ее в Библиотечном саду. Что даете? Скажем, для начала, сто гиней?

Сказать-то он может, но его никто не поддерживает. Ева останется на месте.

А Родри она нравилась. Обнаженная натура, но на библейскую тему, а значит, допустима.

Третий день аукциона отведен тому, что у аукционеров называется домашней утварью; в этот день аукцион ведет не осанистый Беддоу и не эстет Уэрри-Смит, но некий мистер Боггис, ведающий этой отраслью. Он ежегодно приносит «Торрингтону» существенную сумму, избавляясь от всего, чему не место в антикварной лавке на Бонд-стрит. Обстановка комнат для слуг, стопки превосходного постельного белья, турецкие ковры – потертые, но все же их хватит еще на много лет службы. Ковровые дорожки с лестниц и прижимавшие их блестящие латунные прутья (для тех, кто еще способен заставить горничных полировать латунь), шестьдесят восемь ярдов брюссельской ковровой дорожки из верхнего коридора, многолетние подборки давно почивших в бозе журналов, низменные «сортирные ящики», которыми пользовались слуги, зеркало-псише́, перед которым они приводили себя в порядок, прежде чем пройти через дверь, обитую сукном, и показаться на господской половине, вешалки для полотенец, наборы кувшинов, тазов и ночных горшков (ночные горшки берут флористы, потому что они, оказывается, если их хорошенько замаскировать, идеально подходят для цветочных композиций среднего размера), бесконечные гарнитуры стульев – дюжины и полудюжины – со всего дома, а особенно с половины для слуг, где сорок человек должны были куда-то примостить седалище во время трапез и отдыха; плита «АГА» – когда ее забирают, Роза начинает рыдать, потому что «АГА» была алтарем ее служения и Роза знает каждую ее причуду. Горы вещей, и каждая приносит деньги, которые мистер Боггис выманивает у публики, искусно очаровав ее, – он это умеет не хуже любого другого аукционщика.

Конечно, случаются сюрпризы. На торги выставляется биде в дубовом корпусе, и многие из присутствующих понятия не имеют, что это за штука. В их сознании викторианцы никак не связаны с загадочными приспособлениями, которые попадаются в ванных комнатах европейских отелей при «вылазках» за границу. Но видимо, какая-то из женщин семьи Купер была настолько парижанкой по духу, что пожелала иметь такую вещь, и вот пожалуйста. Производство лондонской фирмы «Гиллоуз». Биде уходит за ошеломительную сумму антиквару из Лондона, который знает, куда его сбыть. Неужели кто-то собирает исторические биде?

Столь же удивительные суммы были предложены за вороха бархатных занавесей, поставленных давным-давно Джоном Г. Грейсом, Лондон, Уигмор-стрит, дом 14. Когда был построен новый, готический «Белем», люди мистера Грейса в течение пятидесяти шести дней вешали портьеры и укладывали ковры. Мистер Боггис раскопал массу информации – из каких-то бумаг, которые до сих пор хранились в доме. Это придает невыразимую подлинность и антикварный шарм тому, что в противном случае было бы просто кучами подержанных тряпок. О, мистер Боггис умен! Эти ткани роскошны, несмотря на то, что им больше ста лет; мистер Боггис показывает желтую китайскую парчу, и знатоки ахают. Бо́льшая часть продукции мистера Грейса отправляется к лондонскому костюмеру, который пошьет из нее костюмы для исторических пьес и кинофильмов.

Вероятно, самым большим сюрпризом оказывается ортофон. Он был такой новинкой, когда впервые появился в «Сент-Хелен»! Такой богатый звук, так тонко передает «внутренние голоса» сложной музыки, как не удавалось более ранним проигрывателям. Родри не замечал, что ортофон стареет, поскольку сам с возрастом стал плохо слышать; он также не замечал, что появились другие проигрыватели, гораздо лучше по качеству звука. Он привез ортофон из Канады, поскольку не знал, можно ли купить такой в Соединенном Королевстве. Сейчас, судя по всему, ортофон превратился из ветхого хлама в ценный антиквариат, который можно привести в первоклассное состояние; дамы и господа, нет ничего лучше для пластинок на 78 оборотов, которые не будут звучать на ваших хай-фаях!

Вторую жизнь получает не только старый ортофон, но и куча пластинок. Многие из них теперь стали коллекционными экземплярами. Жорж Баррер, виртуозно играющий «Лебедя» на своей золотой флейте [67] Жорж Баррер (1876–1944) – французско-американский флейтист и музыкальный педагог. Внес значительный вклад в формирование американской флейтовой школы – этот вклад был отмечен, в частности, известной американской меценаткой Элизабет Спрэг Кулидж, которая подарила Барреру платиновую флейту. «Лебедь» – 13-я часть сюиты Сен-Санса «Карнавал животных», аранжированная для флейты самим Баррером. . «Прощай» Тости в исполнении Мельбы. Ивен Уильямс поет валлийскую прощальную песню «Yn iach y ti, Cymru», Гогорса – «Когда б я мог». Давно забытые певцы вроде Сесиля Фэннинга и Дэвида Бисфама. «Сердца и цветы» в исполнении Салонного оркестра Виктора. Под тентом обнаруживаются пять энтузиастов, а Кружок подобными вещами не интересуется. Люди из Кружка пришли сегодня только ради кровати в готическом стиле, занавеси к которой вроде бы сделаны по эскизам самого Уильяма Морриса, и за нее торгуются ожесточенно и быстро. Зрители в восторге. Старинные граммофонные пластинки! Кто бы мог подумать! Может, и у нас дома что-нибудь такое найдется? Брокуэллу приятно, что за «Любимые арии из „Леди Мэри“» дают восемь гиней. «Что янки об Англии знает? / Что всех Остин Рид обшивает». За эту пластинку торгуется любитель старинных мюзиклов и счастлив, что она досталась ему. Мистер Боггис, хитрец, выставляет лучшие пластинки на торги не партиями, а по одной. Мистера Боггиса в «Торрингтоне» уважают не меньше, чем мистера Беддоу или Уэрри-Смита, потому что он точно знает: на торгах не бывает вещей, которые никому не нужны. Может, он бы и Еву сумел продать, не будь она предметом искусства, а следовательно, прерогативой мистера Уэрри-Смита.

С последней партией вещей мистер Боггис заново подтверждает свою репутацию. С молотка уже ушло некоторое количество садовых инструментов (по вполне разумным ценам) и наборы совершенно случайных вещей, которые продаются «гуртом по дешевке», а зачем их покупают – известно только самим покупателям. В самом последнем наборе оказываются: ручная газонокосилка в плохом состоянии, пресс для удаления складок с брюк, некоторое количество оберточной мешковины и ковер из шкуры зебры. Все это забирает фермер за восемнадцать шиллингов. А, как может подтвердить мистер Боггис, каждые восемнадцать шиллингов, уплаченных покупателем, означают, что у тебя стало на восемнадцать шиллингов больше.