Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

К пяти часам пополудни распродажа окончена. Брокуэллу невыносимо идти по опустевшим комнатам: у дома изнасилованный, замусоренный вид, словно его разграбила армия оккупантов. Везде пустота, лишь по углам валяются какие-то обрывки и клочки. Брокуэлл обнаруживает старуху Розу в бывшей столовой для слуг; теперь здесь совершенно пусто, и лишь пожилая женщина рыдает в собственный фартук. Она присмотрит за усадьбой, пока не найдется покупатель, а жить будет в своей сторожке у ворот, вместе с племянником, неприятным типом, который ее эксплуатирует. Брокуэлл не находится что сказать, но обнимает Розу, целует ее в ярко накрашенные щеки и идет пешком две мили назад в Траллум.

Брокуэлл ночует в «Зеленом человеке». Он выпивает пару стаканов виски и сдается на милость тутошнего повара. На ужин – куски неопознаваемой тепловатой плоти, разваренные в кашу овощи, а на десерт – пареный чернослив с химическим кремом. Мерзкий кофе, который вполне мог бы быть подогретой смесью мясной подливки и выдохшегося пива, оплачивается сверх цены обеда, но Брокуэлл берет и кофе, поскольку от него этого ожидают. В конце концов, он джентльмен и приехал из такой дали, из самой Америки, чтобы закрыть усадьбу «Белем». «Белем» играл большую роль в прошлой истории Траллума, и в «Зеленом человеке» не сомневаются, что после некоторого затишья и упадка усадьба снова оживет. Хотя поди еще найди такого хозяина, чтобы смог ее содержать по-старинному, с размахом, как покойный Родри Гилмартин. У него-то карманы были бездонные, это точно. Раздавал деньги направо и налево, а его ежегодный прием в саду – сливовый пудинг и клубника в неограниченных количествах для стариков и старух из «союза» (ранее известного как работный дом) [68] Работный дом – пенитенциарное и/или благотворительное учреждение, направленное на изоляцию и/или принуждение/стимуляцию к труду нуждающихся, мелких преступников и нищих. В Англии работные дома известны с XVII в. «Союзы» появились позже, в XIX в., когда английский закон о бедных разрешил церковным приходам объединяться для облегчения совместной заботы о неимущих прихожанах. – славился на всю округу. У мистера Гилмартина сердце болело за этих, из работного дома. И этот джентльмен, его сын, наверняка будет в золоте купаться.

Брокуэлл точно знает, что никакое богатство ему не светит. Две налоговые службы двух стран будут биться между собой и наконец достигнут какого-нибудь соглашения о том, сколько заберет себе «черный волк о скрытых когтях», то есть ненасытные мытари, и сколько останется наследнику Родри Гилмартина. Вероятно, они не ограбят его до нитки. Оставят ему несколько тысяч. Но не очень много. Если б только Родри изловчился умереть в Канаде, можно было бы состряпать хоть какой-то протест против высоченных британских налогов. Но увы. Он умер в «Белеме», и в Траллуме состоялись роскошные похороны, и мэр красноречиво говорил о родном сыне, вернувшемся на родину после стольких лет. Знай об этом Родри (а я, вдумчиво глядящий на сцену, теперь думаю, что он, вполне возможно, и знал), ему бы очень понравились собственные похороны. Его пришли проводить решительно все жители округа, кто хоть что-нибудь из себя представлял. Даже граф, по старости уже неспособный выходить из дома в дождливые дни, прислал прекрасный венок; ведь в последние несколько лет он был на дружеской ноге с покойным. Мальчишка, бегавший открывать ворота молодой графине, исчез, и появился преуспевающий бизнесмен, практически восстановивший былое викторианское величие «Белема».

Брокуэлл не то чтобы жаждал денег, но много ли найдется людей, полностью к ним равнодушных? Он ни в чем не нуждался; даже унаследуй он богатство отца, он продолжал бы все так же преподавать английский язык и литературу. Это он знал и умел, это он любил, в этом мире он прятался от тех граней жизни, которые не хотел видеть. Это в самом деле была его страна, а он – ее гражданин. Жизнь, проведенная в борьбе, путь героя, как у старика Родри, встречи с врагами и победы над ними – это не для Брокуэлла. Его борьба проходила в душе́, а поле боя выбрали его родители. Старый Свет или Новый? А обязательно ли делать окончательный выбор? И окончательное ли решение вопроса – английская литература?

Брокуэлл выходит из гостиницы и бродит в сумерках по улицам Траллума. Он этого не знает, но они сильно изменились с тех пор, как Родри мальчиком бегал по ним, играя и резвясь. Ужасные «затворы» несколько облагородились, хотя по-прежнему не считаются хорошим местом для жизни. Улицы, когда-то пропитанные вездесущей вонью конюшни, теперь пропитаны такой же вездесущей вонью автомобильных выхлопов. На главной рыночной площади все так же стоит старый, обгрызенный временем каменный столб – частично памятник истории, частично водоразборная колонка, – показывая, где находится сердце (хотя и не центр) города. В «Особняке», где Сэмюэл Гилмартин когда-то веселился в кругу таких же процветающих предпринимателей, теперь располагается канцелярия округа, но фасад с колоннами не изменился. Брокуэлл проходит по Салопской дороге – она ведет в Шропшир и потому так называется [69] Салоп – сокращение от Salopesberia , англо-норманнского варианта староанглийского названия Шропшира, Scrobbesbyrig . – и смотрит на скромную лавку, где целую жизнь назад Уолтер и Дженет Гилмартин и их дети, а в придачу столько Дженкинсов и прочих Гилмартинов, сколько могло протиснуться в гостеприимно открытую дверь, разыгрывали свою семейную трагедию, или мелодраму, или фарс – называйте как хотите.

Над мастерской, похоже, теперь никто не живет – окна темны и без занавесей. Вероятно, канцелярский магазин, размещенный теперь на нижнем этаже, приспособил верхние комнаты под склад. За этими окнами Дженет Гилмартин, урожденная Дженкинс, читала Оссиана едва понимающим детям. И все же, когда Родри стал воинствующим публицистом, не у Оссиана ли он брал образы и ритмы для своих статей? Кто знает, что слышат дети и что из услышанного сохраняют навеки? Разве Брокуэлл не ловил себя на том, что увещевает студентов не откладывать написание работы «до тех пор, пока не повесят последнюю собаку»? Это присказка Мальвины, идущая из вермёленского прошлого незнамо какой давности – тогда в ней подразумевался могаукский Праздник Белой Собаки, про который бледнолицые не знали ничего, но подозревали, что собака на этом празднике встречает безвременный и жестокий конец. Ну что ж, Брокуэллу не следует бродить по улицам Траллума до тех пор, пока повесят последнюю собаку. Нужно вернуться в «Зеленого человека» и постараться отдохнуть перед завтрашним путешествием – возвращением в Канаду.

В Канаду. К знакомой и легкой именно для него жизни. К Нюэле, которую он любит всем сердцем и постоянно ей об этом говорит. К Нюэле, залечившей рану, оставленную Джулией, хотя шрам не изгладится никогда. Как было больно! Во время очередной мучительной сцены расставания (ибо Брокуэллу никогда не хватало решимости или здравого смысла разрубить узел одним махом) он пал так низко, что стал жаловаться на жестокое обращение Джулии. Она сказала: «Кажется, в таких делах мужчина должен уметь за себя постоять?» То была лишь одна из множества ее реплик, от которых делалось ясно, как немыслимо было бы для него вверить Джулии свои лучшие годы. Только не надо начинать перебирать эту старую историю снова, а то он не заснет. А если он хочет заснуть, то сначала должен почитать. Должен. Это привычка всей жизни, и сегодня не время от нее отказываться.