Александр Уваров - Сердце [СИ]

«Верю», — отчего-то сразу согласился Дмитрий Иванович.

— …Кроме тебя, — продолжал Пришелец. — Да ещё, пожалуй, меня. А знаешь, почему?

Дмитрий Иванович отрицательно помотал головой.

— Потому, — ответил Пришелец, — что я видел твои рисунки. Только это были не рисунки. Это картины. Картины моего мира! Понимаешь? Моего мира! Небо моего мира! Небо моей планеты! Понимаешь ты это? Осознаёшь, что сотворил ты? И как, как ты, больной житель убого мира, смог увидеть такое? Как?!

Он провел пальцами по одному из рисунков (большое сине-лиловое пятно расползлось по листу, будто разбухшая грозовая туча), словно ощупью проверяя увиденное.

— Да! — выкрикнул он. — Точно… Помню…

Дмитрий Иванович вздохнул и пробормотал, боязливо косясь на уткнувшегося ему лбом в плечо Фёдора:

— Да я так… С восьми лет, знаете ли… Если того не раньше. Как то скарлатиной заболел. Тяжело было, температура высокая. Текло что-то изо рта, нехорошо было. И дышать тяжело. Казалось даже, что умру скоро. Хотелось чего-то… Чтобы вместо комнаты, вместо обоев надоевших, бледно-жёлтых с серыми пятнами. Так обидно было — всё, что есть в жизни, так это только то, что окружает. А что окружает?

— Я помню, — не слушая сбивчивую речь гостя, продолжал Пришелец. — Вот такое вот небо было. Много, много лет назад. Я уже и сам плохо помню, но помню… Жарко. Кажется, тёплое время. Воздух другой, другие запахи. Иная жизнь. Я лежу на траве, трава щекочет затылок, запястья. Жуки большие, прозрачные, будто из хрусталя. Летают надо мной, садятся мне на лицо, на руки, на живут. Свистят, пронзительно свистят. И ползают, ползают. Колючие, щекочущие лапки. И небо! Такое небо! Именно такое небо! Я смотрел на него. Тогда, в тот день, давний, далеко уже ушедший от меня день. Именно таким было небо в тот день! Ты увидел его… Быть может, мы одновременно смотрели на него. Ты — из своего мира, я — из своего. Неужели было так?

— Холодно было, — сказал Дмитрий Иванович. — У меня тогда неба не было. Снегопад. Низкие, серые, тяжёлые облака с тёмно-грифельными краями. Я стоял у окна, смотрел на снег. Болело горло, ужасно болело горло. Хотелось красок, просто красок — любых, любых… Я достал альбом и начал рисовать. Здоровье моё с тех пор не поправилось. Выжил, но едва ли стало больше радости в жизни. Горло каждую зиму болит так же, как болело тогда. И дышать не легче. Зимой — от холода, летом — от пыли и жары. Сегодня вот и сердце прихватило…

— Сознание, — прервал его Пришелец. — Я потерялся. Тот день был последним. Потом я ушёл. Я покинул свой мир, ушёл путешествовать, гулять, бродить по чужим краям. Чужим, чужим… Вот настал этот несчастный день — я всё-таки заблудился. Потерял карту, свернул не туда. Мой корабль разбился при посадке. Он горел на болотистой пустоши, я полз. Полз, цепляясь пальцами за каменистый грунт чужой планеты. Я полз. Вашими днями, вашими ночами. Добрался до города. И продолжал ползти, теперь уже только ночами. И заполз сюда… В этот грязный, зловонный, в этот проклятый подвал! Я предполагал, что подобное может случиться. Весь терялись и до меня. Не возвращались… Нас много, таких вот странников. Нас ищут, нас ждут. Конечно, за нами придут когда-нибудь. Не знаю, когда… Через годы, десятилетия… Видишь ли, Дмитрий, Вселенная велика. Очень велика. Даже для наших спасателей, лучших спасателей в мирах Внешнего круга. Они ищут нас, они зовут нас, но зов их стихает так быстро. Быть может, они где-то рядом. Каких-нибудь пара десятков парсеков отделяет меня от спасения. Но я не вижу их, а они — меня. И сколько ещё таких потерянных страдальцев в иных мирах? Сколько ещё потерянных пришельцев из моего мира ждут спасения? И что остаётся нам? Ждать, ждать спасения. Но я же не хотел этого! Я не мог просто потеряться! Не мог, Дмитрий! Сколько раз я пытался уйти отсюда, сколько раз! Ты думаешь, мне хорошо здесь? Ты думаешь, мне приятно подыхать в этом дерьме?! Нет, Дмитрий, нет. Я болен, пойми, я болен! Я могу не дождаться спасателей. Срок мой близок, защитный кокон…

И Пришелец ткнул пальцем себя в грудь.

— …Не выдерживает. Ещё немного — и конец. Мне…

Пришелец закашлял и выплюнул на пол багровый студенистый комок.

— Ползёт, по швам…

И выкрикнул:

— А у тебя!..

Потряс альбомом.

— Карта!

Дмитрий Иванович сидел неподвижно, силясь понять, хоть как-то разобраться в услышанном.

Нет, он не верил, что этот калека, который называет себя Пришельцем и рассказывает о покинутом им дальнем, ином мире, дорогу в который он якобы потерял, что этот заживо гниющий в загаженном подвале бродяга — и впрямь пришелец…

«Как это? Инопланетянин? Они же зелёные, вроде…»

Ему когда-то рассказывали и о параллельных мирах. Дмитрий Иванович ничего в этом не понимал, но полагал, что и пришелец из параллельного мира должен выглядеть как-то по другому… Даже не знаю… Представительней, что ли. Почище, хотя бы. Конечно, в дороге может случится всякое. И запылиться можно, и загрязниться. Но чтобы так… И почему он не дал о себе знать…

«Официальным, так сказать, образом? Почему? Позвонил бы, скажем, на телевидение или властям сказал…»

И понял Дмитрий Иванович, что, пожалуй, в этом-то толку не было.

«А кому он нужен? Калека грязный из иного мира… Корабль сгорел, денег нет, интереса никакого… Грязный, больной. Кому он ещё нужен, кроме бомжа подвального? Вот так иногда приходят, вот так… И он ли один? И что ещё он может? Лечить?»

И решил Дмитрий Иванович: «Нет. Никто. Не пришелец. Просто спятивший бомж. Я вот тоже сегодня спятил — и ничего…»

И стало ему спокойно и легко.

— Лечить, — прошептал Пришелец.

И спросил:

— Сердце у тебя заболело? Сегодня?

— Вот, вот, — радостно зашептал Фёдор. — Дорогой гость, хороший гость… У него карта, он всё видит. У него сердце! Он… мешок…

— Как? — встрепенулся Пришелец. — Что ты сказал?

— Ещё лечить, — повторил Фёдор и обнял сзади Дмитрий Ивановича, не то в порыве дружеских чувств, не то мешая ему бежать. — Мешок… Нектар… Его надо лечить, сердце надо лечить. Он сердцем видит, там сознание… Лечить…

— Сердце? — переспросил Пришелец. — Хочешь, я вылечу тебя? Дмитрий, хочешь получить здоровое сердце? Хочешь полететь вместе со мной?

Дмитрий Иванович попытался встать, но Фёдор прижал его к полу, навалился на него, придавил.

Дмитрий Иванович замахал руками, отчаянно задёргался, стараясь вырваться, ударил Фёдора, ударил ещё раз, заехав прямо по кривящимся губам, схватил его за отвисший, драный свитер, разорвав гнилую ткань по шву, захрипел, вскрикнул от боли…

«Господи! И впрямь сердце схватило!..»

…и успокоился, лишь когда Фёдор с размаху саданул его по виску осколком рыжего, пыльного кирпича; успокоился, отключился, увидев на миг жёлтые и белые, прочь летящие звёзды.