Евгения Кретова - Альтераты. Соль

— Господи, за что мне это, — всхлипнула.

Руки, кожа на щиколотках, нещадно болели. Девушка подтянула брючины, всмотрелась: сине-багровые с кровоподтёками следы, симметричные и одинаковые на обеих ногах, шириной около пяти сантиметров. На запястьях такие же точно следы. Получается, пока она была без сознания, ее связывали? Зачем? Анна сдёрнула с себя верх пижамы, осмотрела тело. Холодные пальцы нащупали на рёбрах застарелые рубцы. Длинные, с неровными краями. Пять с одной стороны, семь с другой. Аналогичные шрамы обнаружились на предплечьях.

— Откуда это? — Она готова была дать голову на отсечение, что вчера этого ничего не было. Выходит, появилось сегодня.

Если это с ней сделали, пока она была под действием снотворного — или что там ей вкололи — следы должны были быть свежими. Они и болели бы иначе.

Анна передвинулась к окну, поставила ногу на батарею, подставив щиколотку единственному источнику света — луне. Присмотрелась внимательнее.

В синеватом свете кровоподтёки выглядели особенно жутко: кожа местами взбугрилась, опухла, под ней скопилась бурая жидкость. Анна собрала её на палец, осторожно надавив на рану, понюхала: кровь. Это, без сомнения, кровь…

Девушку не отпускала мысль, что все это — детали одной глобальной фальсификации. Правда, не понятно, кто её затеял и зачем. Она — не наследница огромного состояния, не обладательница редкого дара или артефакта…

Оглянувшись на дверь, девушка стянула с себя пижамные брюки. В груди похолодело, кровь прилила к вискам: ноги оказались исполосованы, изуродованы от бёдер до икр. Жуткие почти черные синяки, царапины, застарелые ссадины и шрамы от порезов.

— Да что это?! — Девушка села на кровать, схватилась за край одеяла, устало натянула на его на макушку и поджала колени к подбородку. Тело било мелкой дрожью, как от холода, в голове — туман, перед глазами — увечья. И понимание, что это не могло с ней произойти за несколько часов, пока она спала.

«Я, словно призрак», — ворвалось в сознание чужим голосом, зацепилось тревожной мыслью, повисло в холодном воздухе красной лентой. В голове вспыхнуло и погасло несколько тактов скатовской музыки. И лунно-прозрачный образ над кипящей черной волной.

Какие-то странные образы закрались в сознание, будто что-то давнее, позабытое.

Золотая степь в лохматых хвостиках ковыля, белёсое, выжженное солнцем небо. Ощущение полёта в груди, ритм бьющегося счастьем сердца. И разрывающий связки горячечный шепот:

«Будь ты проклят!»

Тимофей не курил. Однажды, много лет назад, когда начала работать в дельфинарии — попробовал за компанию. В тот день дельфин Даня не взял из рук Тимофея рыбу. Окатил его водой и презрительно уплыл на глубину. Вся стая поддержала бойкот, даже Тиша, молодой и всегда голодный дельфин, понуро поплыл за старшими, разочарованно щёлкнув языком. Бойкот длился до тех пор, пока Тим не почистил зубы и не съел на глазах всей серохвостой банды яблоко. С тех пор Тимофей не курил, но почему-то всегда держал пачку сигарет в бардачке. Когда нервничал — любил мять сигарету в руке.

Вот и сейчас, притулившись к забору, растирал пальцами едкий табак. И смотрел на неприметную калитку. Ровно в семь тридцать она тихо скрипнула, выпустив со двора тощего и долговязого восьмиклассника. Поправив на плече синюю школьную сумку, пацан неторопливо направился к автобусной остановке, на ходу доставая смартфон и распутывая наушники.

Тим сдунул перетёртый табак себе под ноги, пошёл следом, чуть ускоряя шаг. Догнав за углом, резко дёрнул на себя длинную ручку школьной сумки, одновременно перехватив парня за плечо и прижав к каменной кладке забора. Белые кнопочки наушников испуганно повисли на тощей шее.

— Здорово, Витёк, куда спешишь?

Долговязый оцепенел:

— Так в школу, алгебра первая…

Тимофей прищурился, посмотрел будто мимо пацана:

— Алгебра — это хорошо. Я что сказать тебе хотел — ещё раз к Светке полезете, дам в харю. Понял? — пацан неохотно кивнул, попробовал что-то возразить. Тимофей покачал головой, резко вдавил пацана в забор: — Не, вижу — не понял… Объясняю ещё раз. За безопасность и сохранность моей Светки отвечаешь головой. Если хоть одна царапина… Хоть один синяк…

— Да я чё, я ничё. Меня Олька Бусина попросила подшутить, — жалобно скулил Витёк.

Тимофей сосчитал до трёх, медленно выдохнул, как на глубине, спасаясь от кессонки.

— Ты мне не финти, понял? Третий раз-то объяснять не буду, — Витёк побледнел, торопливо кивнул. Тим отпустил его, повесил сползшую до земли сумку обратно. Похлопал отечески:

— Вот. Так-то оно лучше. И Максу с Ерёмой скажи. Считай, поручено вам шефство над моей Светланой. Понял?

Витёк насупился, глянул исподлобья на коренастого соседа, пробурчал неохотно:

— Понял… Идти могу?

— Иди. Удачи на алгебре.

Он подождал, пока Витька сядет в автобус. Только когда жёлтый хребет скрылся за домами, повернул назад к дому, завёл байк и направился за город.

Лагерь археологов выглядел притихшим и будто неживым. На девять утра назначено повторное обследование объекта 2/17, только теперь ещё и под прикрытием сканеров. Ребята-археологи хотели поднять со дна то, что они с Гришкой нашли в каюте капитана. Но, судя по гробовой тишине на лодочной станции, никто никуда сегодня не собирался.

Чертыхнувшись, Тимофей направился на поиски Али.

Нашёл его у палатки Скворцова.

— Чего сидим-то? — он торопливо протянул руку, пожал узкую ладонь археолога. — Мы сегодня как, ныряем или не ныряем?

Археолог мрачно поморщился:

— Да чего-то, наверно, не ныряем. Шеф уехал. Да и… Суматоха тут всякая.

Тимофей скрестил руки на груди, зажал кончики пальцев под мышками:

— Чего за суматоха? Черепки ваши спёрли под покровом ночи?

Али отмахнулся:

— Да ну тебя. Дочка Оза заболела, в больницу он её увёз.

В груди у Тимофея нехорошо ёкнуло, словно застарелый механизм сломался:

— Аню? А чё с ней? — видя, что Али не торопится с пояснениями, Тим разозлился: — Да хорош темнить-то уже. Чё случилось, колись!

— Да я сам не знаю, честно. Истерика у неё какая-то была, бегала по лагерю, орала…

— Может, напугал кто? — Тимофей прищурился, чувствовал — Али что-то не договаривает. — А что орала-то?

Али отмахнулся:

— Да ерунда какая-то… «Отоидешь от руки моея… яко не имать ти солгати».

Тим нахмурился:

— Это на старославянском что ли? А че такого? Вы ж это… того… изучаете в своих универах.

Али посмотрел на него сурово:

— Не историк она, Тим, не историк. С чего ей заговор от трясовицы повторять посреди ночи?

Тимофей поморщился недоверчиво:

— Ч-чего?! Анька че, не историк, не археолог что ли?