Евгения Кретова - Альтераты. Соль

— Мартышкин труд, — пробурчал недовольно. — Сейчас все замеры сделаем, а через месяц придется делать повторно.

— Отследим динамику, — примирительно прищурился Саныч и улыбнулся: — Repetitio est mater studiōrum.

Али задумался:

— Студентов взять намекаете?

— А чего бы не покатать мальков? — историк неопределенно пожал плечами. — Вон, под присмотром Тимофея Федоровича.

— Так чего сидим-то? Чего не выдвигаемся? Мы с парнями готовы, Гриша уже все упаковал, катер на причале, — Тимофей оглядел археологов.

Али с сомнением покачал головой и дал сигнал команде к погрузке.

Студенты шумели, мешали сосредоточиться.

Тимофей пристроился на корме, всматриваясь в пенный след катера, задумался.

Если вся эта катавасия началась у Скраббл давно, то как он связан с его глюком? Почему ее преследует женщина с серебряными волосами? Почему стали открываться раны?

Он видел своими собственными глазами, как они возникали и как рассасывались. Поэтому он ни на секунду не сомневался в том, что происходит нечто странное. Откуда Анна знает то, на что он сам едва обращал внимания?

Рядом появился Сан Саныч, по-кошачьи мягко устроился рядом, вытянул устало ноги.

— Качка, — вздохнул, снял выцветшую панаму, вытер раскрасневшийся лоб. — Ты, Тимофей Федорович, сегодня задумчивый. Случилось чего?

Тимофей с сомнением посмотрел на историка.

— Сан Саныч, вот допустим, искали бы вы ответ на какую-то загадку. А у вас только ключевые слова. Видение. Призрак. Женщина. Светлые волосы. Проклятье. Кораблекрушение. Поимка. Вода. Лед. Стигматы.

— Стигматы? — историк изогнул бровь. — Это то, о чем я думаю?

Тимофей пожал плечами:

— Раны. Проявляются только ночью.

Пожилой мужчина задумался.

— Знаешь, Тимофей Федорович. Я все-таки ученый человек, в хиромантию эту всю не верю. Поэтому скажу тебе, что надо смотреть в психосоматике. Застарелая травма, испуг, могут что-то такое вызывать…

— А если в это вовлечены несколько человек, ранее никак между собой не связанных? И как минимум про одного из них я могу сказать точно — никаких застарелых травм у него нет. Нормальный здоровый мужик, — он немного смутился, нахмурился. Отвернулся от собеседника.

— «Отоидешь от руки моея… яко не имать ти солгати», «нити рока»… Я с Борис Аркадьевичем Ильиным говорил, директором музея Горгиппия. Он предположил, что это часть одного и того же заговора, связанного с поклонением Маре или Морене.

— Знаю прекрасно Бориса Аркадьевича, — ответил историк, снова вытирая потный лоб платком. — Интересная мысль, кстати. Особенно, если сюда все твои ключевые слова-загадки добавить. Занятная картинка складывается.

Дайвер покачал головой:

— Только непонятная.

Пожилой мужчина усмехнулся:

— Мне бабушка моя всегда говорила, чем сложнее загадка, тем проще разгадка. В разгадке кроется изящество.

— Это тоже ваша бабушка говорила? Про изящество?

— Нет, это уже я, — историк бесхитростно хмыкнул. — Самые блестящие разгадки помещаются в одно простое предложение.

Тимофей посмотрел внимательно, прищурился:

— То есть разгадка на поверхности?

— Совершенно верно. Ищите то, что связывает все эти ключевые слова и людей. И заговор. Должен быть какой-то элемент, деталь. Что-то, что ускользает от вас, мой друг.

Из рубки выглянул Али.

— Тим, возвращаемся на базу.

Тимофей встрепенулся, вытянул шею:

— С чего?

— Черт его знает. Тебя вызывают на «Малахит»…

— «Малахит»? Это который из Новороссийска прибыл, исследовательский? — Тимофей озадаченно соображал.

— Тот самый. У них ЧП. Ваша группа срочно нужна на объекте 2/17. Оз тоже выдвигается, и вас, Сан Саныч, просят присоединиться.

Тим пожал плечами, переглянулся с историком:

— Что там у них?

— Может, откопали чего?

Андрис проснулся рано, открыл глаза за пятнадцать минут до того, как должен был сработать будильник. Проснулся, как и все эти несколько дней, в своем кабинете. Шея нещадно затекла, ребра ныли. Размяв затекшие мышцы, мужчина встал, сделал несколько приседаний, энергично отжался, зафиксировался в стойке. Бисеринки пота собрались на висках, тонкой змейкой стекли к подбородку. Андрис нервно вытер лицо.

Прислушался: на втором этаже скрипнула кровать, сообщив о пробуждении Карины.

Мужчина задумчиво посмотрел в окно. Взгляд упал на отпечаток трех пальцев на краю полированной столешницы. Чуть склонив голову, посмотрел под стол, туда, где стоял сейф. Кодовый замок открывали. Если бы это сказал кто-то из его пациентов, он бы с уверенностью решил, что имеет дело с параноиком. Но Андрис увидел следы пальцев на гладкой поверхности стола и на панели с кнопками набора кодового замка. Подошел ближе, чуть наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть отпечатки: тонкие, явно женские.

Андрис отвернулся, вспомнив вспышку синего света из собственного кабинета накануне. По лицу пробежала тень, но тут же растаяла.

Выйдя из кабинета, прошел в ванную, упершись ладонями в светлые квадратики кафеля, встал под горячие струи.

Выходя из душа, явственно услышал, как завелся двигатель, а уже в следующее мгновение машина Карины выскользнула из гаража.

Где-то вдалеке опять собиралась с силами гроза: до обострившегося слуха доктора Страуме донеслось ее тяжелое дыхание и недовольные вздохи.

В пансионате «Робкая звезда» начиналось обычное утро. Шумели ведрами уборщицы, повара принялись готовить завтрак, а медицинские сестры будили пациентов на процедуры. Лера не спала: не давала успокоиться мысль о Скраббл, ее встревоженный шепот в ночи и удаляющиеся по мокрой садовой дорожке шаги. «Она не справится», — лихорадочно билось в груди. Достала из кармана скомканный листок с номером телефона Ани, набрала. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Прокравшись на балкон, Лера смотрела на серое, укрытое туманами море, прислушиваясь к голосам, которые никто, кроме нее, не слышал.

«Это не мое дело, — убеждала она себя, повторяла снова и снова, вспоминая образы воинов-призраков рядом со Скраббл. — Они пришли не ко мне, меня ни о чем не просили».

И тут же хмыкнула:

— Так ты им и сказать ничего не разрешила.

Без разрешения живущего им нельзя вмешиваться.

«Уби-ить», — женский голос, повторяющий многократно, шипел рядом, пробирался под кожу, сползал липкой мыслью по позвонкам: призраки подхватывали злой шепот, множили его, рассыпаясь в темном небе.

Лера опустилась на каменный пол, поджала под себя ноги.

Медленно раскачиваясь, смотрела на стальную гладь моря. Минута, две, три… Кромка горизонта окрасилась розовым: над Черным морем просыпался день.

«Скраббл не сообразит, я ей не сказала», — как приговор.