Мелани Голдинг - Милые детки [litres]

Патрик лег на кровать с ней рядом. Притянул ее к себе – спина к груди, как две ложки в кухонном ящике. Все мышцы ее тела были напряжены, подрагивали от натуги, но она вся обмякла, едва почувствовав, как Патрик прижался к ней. Зарыдала, сотрясаясь всем телом. Патрик принимал на себя удары этой стихии. Она дрожала, билась, металась. Тянула руки назад, хваталась за него что было сил, вцеплялась в его джинсы с такой силой, что он шипел сквозь стиснутые зубы. Постепенно буря достигла пика, затем начала угасать, а он все гладил ее по голове, повторяя: «Все хорошо, ты в безопасности. Я рядом». Она повернулась к нему под взглядами Рути, медсестры и близнецов – женщины тут же отвели глаза, младенцы и не подумали. Она спряталась в пространстве между Патриком и стеной, скрылась в тени его тела даже от всевидящего ока камеры и была в тот момент страшно благодарна за его внушительные габариты, за то, что он выполнял свое предназначение: служил каменной стеной, за которой можно укрыться. Руки она держала у лица – крошечные розовые лапки беззащитного существа.

Шелест ее учащенного дыхания превратился в слова. Патрик нахмурился, ничего не разобрав, пододвинулся ближе.

– Вытащи меня отсюда, – сказала она.

Он поцеловал ее так, что кровь вскипела и понеслась по венам. В этот момент она не чувствовала никого и ничего, кроме Патрика. На мгновение забыла и о младенцах, и об их взгляде, прикованном к ней, и о посторонних ушах, до которых доносился тихий, влажный, причмокивающий звук поцелуя. Существовали лишь они с Патриком, вдвоем, наедине – в этом месте, где оставаться наедине им строго запрещалось.

И вдруг ее тело пронзил детский крик, выдернул из этого поцелуя, точно рыбу из воды. Патрик ощутимо напрягся. Издав страдальческий стон, она закрыла лицо руками.

– Который из них плачет? – спросила она, думая: раньше мне не надо было спрашивать.

Патрик повернулся посмотреть, но к тому моменту кричали уже оба. Лорен подняла глаза. Визжа, младенцы молотили воздух руками и ногами, изворачивались, пытаясь освободиться. Медсестра и Рути качали их на руках, тихонько приговаривая что-то, но звук постепенно заполнял комнату, точно вода. Паника. Пусть это прекратится.

– Они голодные, – сказала Лорен, не двигаясь с места. – Им надо молока.

– Я принесу, – сказал Патрик, но, подойдя к маленькому шкафчику, в котором хранилась молочная смесь и все необходимое, не обнаружил внутри ни одной бутылочки. Он беспомощно развел руками, глядя на медсестру, морщась от криков.

– В конце коридора, – бодро пропела сестра с улыбкой, перекрикивая младенцев, – в стерилизационной. Там и бутылочки, и чайники. Бегите.

– Ясно.

Патрик распахнул дверь и зашагал прочь по коридору, подальше от этих чудовищных звуков. Находиться с ними в одной комнате было невыносимо, все равно что запереться в чулане с парочкой полицейских сирен. Хоть бы он вернулся поскорее.

Рути, с трудом удерживавшая на руках этот сгусток яростных воплей, изумленно глядела на Лорен, которая и не думала забирать у нее ребенка, не предпринимала ни малейшей попытки успокоить его или брата, как полагалось матери. Лорен заметила, как они с медсестрой переглянулись, и, пересилив себя, подошла поближе и остановилась на таком расстоянии, что дотянуться и погладить детей по головам она уже могла, а удобно принять их с рук на руки – еще нет.

Крики словно пронзали ее голову со всех сторон: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Она замерла на месте, позволяя им прошивать ее насквозь. Закрыв глаза, пыталась представить себе, что боль, которую причиняют ей эти звуки, – не ее, а чья-то чужая, что она заворачивает ее в толстую ткань, слой за слоем, и держит этот сверток вне своего сознания. И в конце концов боль сделалась переносимой. Открыв глаза, Лорен взглянула на незапертую дверь, прикинула, как далеко удастся уйти, если прямо сейчас открыть ее и выбежать наружу. Недалеко. Там наверняка будут еще медсестры, и двери, и замки.

Чуть только дверь приоткрылась, Лорен подскочила и распахнула ее. Взяла у Патрика бутылочки, подняла их к глазам. Воды было больше, чем нужно, и она вышла в ванную, чтобы слить лишнее. Руки у нее подрагивали. Оба мальчика, уже багровые от ярости, продолжали вопить, брыкаться и лягаться на руках у Рути и медсестры, которые отчаянно и совершенно безрезультатно качали их, пружиня на носочках. Медсестра все еще пыталась успокоить Райли, неслышно напевая ему что-то среди всеобщего гвалта, а вот Рути, судя по всему, сдалась, и лишь механически раскачивалась с подавленным выражением лица. А секунду спустя и вовсе замерла, в ужасе глядя на крохотное существо у себя на руках, немыслимо громкое и разгневанное.

Лорен опрокинула смесь из мерной ложечки в горячую воду и протянула бутылочку Патрику.

– Потряси еще, – сказала она. – Пока горячо.

Младенцы, точно чувствуя, что молоко на подходе, принялись кричать еще громче, настойчивее, требовательнее. И тут Лорен услышала слова и замерла на месте. Дети пяти недель от роду. Произносили слова.

– Уже можно? – спросил Патрик, все еще встряхивая бутылочку.

Но она молчала, не веря своим ушам, парализованная тем, что слышала.

– Лорен. – Он сжал ее руку, она моргнула.

– Ты слышишь?

– Молоко, Лорен. Думаешь, уже можно давать?

– Проверь, – сказала она. – Капни на запястье.

Она снова прислушалась, отчаянно надеясь, что ей послышалось. Но слова продолжали звучать.

Патрик брызнул молоком на внутреннюю сторону запястья. Покачал головой – слишком горячо. Вдруг его лицо озарила идея.

– Набери в раковину холодной воды.

Она включила воду и наполнила раковину до середины. Они опустили туда обе бутылочки.

– Попробуй сейчас, – сказал он.

Все еще слишком горячо.

Она закрыла уши руками. Быть этого не может. Но отчаянные, горестные призывы этих существ пробирались под ладони, проникали в голову. Из зеркала в ванной, залитой жестоким искусственным светом, на нее глянули два воспаленных до красноты глаза. От бутылочек, которые лежали, покачиваясь, в своей холодной ванне, поднимался пар. Ну же, остывайте, думала Лорен. Они замолчат, когда получат еду.

Не может же Патрик этого не слышать? Он просто не подает виду или не замечает. Она схватила его за руку и прошипела:

– Прислушайся.

– Ай, больно же, – сказал он, пытаясь высвободить руку, но она лишь сильнее сжимала его запястье, а когда ему наконец удалось освободиться, ухватилась снова.

– Нет, правда, послушай.

Мальчики все кричали и кричали. Он помотал головой.

– Что? Я слышу только вопли.

– Они произносят слова .

Нахмурившись, он вгляделся в ее лицо. Хотел было рассмеяться, но в последний момент сдержался. Если бы он только прислушался. То, что начиналось как череда длинных бессмысленных воплей, теперь звучало ясно и отчетливо. Она повторила эти слова – одними губами, и он изменился в лице. Услышал – было ясно, что он услышал. Крики младенцев, губы Лорен снова и снова протяжно повторяли: помоги нам . Печально, испуганно, жалобно.