Роберт Маккаммон - Ваал. Неисповедимый путь

Его глаза сверкали холодным голубым огнем.

— Я все сказал.

Рамона сделала несколько шагов и приказала женщине и мужчине, преграждающим ей дорогу:

— Прочь!

Они отошли. Джон, задыхаясь, тер свое горло и яростно смотрел на Фальконера.

— Поехали домой, — позвала Рамона своих мужчин. Она готова была расплакаться, но скорее бы умерла, чем позволила бы этим людям видеть ее слезы!

— И мы позволим этой мрази уйти отсюда? — закричал кто-то в другом конце приемной.

— Пропустите их, — произнес Фальконер, и толпа расступилась. — Месть в моих руках, говорит Господь. Лучше молись, колдунья! Долго молись!

По дороге к выходу Рамона споткнулась, и Билли едва успел поддержать ее. Джон постоянно оглядывался, опасаясь нападения сзади. Крики и брань сопровождали их до дверей приемной. Они сели в «олдс» и поехали прочь мимо машин «скорой помощи», везущих упакованные в черный брезент тела погибших подростков.

Дж. Дж. Фальконер поспешил увести Уэйна из приемной прежде, чем еще кто-нибудь остановит их. Его лицо горело. Они зашли в кладовую. Фальконер прислонился к стене между метлами и вытер лицо носовым платком.

— С тобой все в порядке? — Лицо Уэйна, освещаемое тусклой лампочкой, было мрачным.

— Да. Это просто... перевозбуждение. Дай мне вздохнуть. — Фальконер сел на ящик с порошком. — Ты выглядишь молодцом.

— Она испугала меня, и я не хотел, чтобы она до меня дотронулась.

— Ты держался прекрасно, — кивнул Фальконер. — Эта женщина — сплошная неприятность. Ладно, посмотрим, что можно с ней сделать. В Готорне у меня есть друзья. Посмотрим...

— Мне не нравится то, что она мне сказала, папа. Мне... мне было больно слушать ее.

— Она говорит языком Сатаны, пытаясь смутить тебя и сделать так, чтобы ты усомнился в себе. Надо что-то делать с ней и с этим... этим ее ублюдком. Вик Четем рассказал мне о том, что его брат Лемер видел на лесопилке. Этот мальчишка общался с Дьяволом, а потом разъярился и чуть не разнес все вокруг.

— Папа... — Немного помолчав, Уэйн спросил: — Я могу... я могу излечить умирающего, если очень постараюсь?

Фальконер аккуратно сложил платок и убрал его, прежде чем ответить.

— Да, Уэйн. Если ты очень постараешься и будешь усердно молиться, то сможешь. Но этот госпиталь неподходящее место для излечения.

— Почему? — нахмурился Уэйн.

— Потому что... исцеление возможно только в святом месте, где люди собираются для того, чтобы услышать Слово Божье.

— Но... если людям это необходимо прямо сейчас?

Фальконер хмуро улыбнулся и покачал головой.

— У тебя в голове звучит голос этой колдуньи, Уэйн. Она все-таки смутила тебя. О, конечно, она хотела, чтобы ты ходил по палатам и излечивал всех подряд. Но это противоречило бы воле Господа, который наверняка желает, чтобы кто-то из ребят умер сегодня ночью. Так что лучше оставить их на попечение докторов, которые сделают все возможное. Но мы-то знаем, что пути Господни неисповедимы, да?

— Да, сэр.

— Вот и хорошо.

Встав на ноги, Фальконер покачнулся и осторожно дотронулся до своей груди. Боль почти отступила, но он чувствовал себя как после электрошока.

— Ну вот, теперь мне немного лучше. Уэйн, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение. Выйди и подожди меня в машине.

— Подождать в машине? Зачем?

— Эти бедные люди потребуют от тебя исцелений, если ты останешься, поэтому будет лучше, если ты подождешь, пока я помолюсь вместе с ними.

— О! — Уэйна еще беспокоили слова колдуньи. Ее темные глаза заглянули прямо в его душу и отняли у него древний свет. — Да, сэр, я тоже думаю, что так будет лучше.

— Хорошо. Тебе лучше пройти через заднюю дверь. Если ты вернешься в приемную, может опять возникнуть суматоха.

Уэйн кивнул. В его голосе эхом отдавался голос Рамоны Крикмор: «Ты понимаешь, что делаешь, мальчик?» Что-то в его душе забалансировало точно на краю пропасти, и он отдернул себя прочь с дикой мыслью: «Она такое же зло, как сам грех, она и ее демонический сын. Они оба должны быть брошены в костер Господа. Что говорит Господь? СОЖГИ ИХ!»

— Мы справимся с ними, папа?

— Мы справимся с ними, — ответил Фальконер. — Предоставь это мне. Пошли, пора возвращаться. Помни: через заднюю дверь, хорошо?

— Да, сэр.

Внутри Уэйна горело пламя гнева. Как эта женщина осмелилась прикоснуться к нему! Он пожалел, что не ударил ее публично, не сшиб с ног на глазах у всех. Он понял, что тьма пыталась накинуться на него и уничтожить. «Придет время, — сказал он себе, — и тогда...»

Уэйн почувствовал, что у него начинает болеть голова.

— Теперь я готов, — произнес он вслух и вышел вслед за своим отцом из кладовой.

Джон лежал в темноте и думал.

Рамона тихонько пошевелилась в его объятиях; три ночи после происшествия в госпитале они спали вместе — впервые за много лет. Горло еще болело, и Джон хрипел весь следующий день до тех пор, пока не согласился выпить чай из смеси корней сассафраса и одуванчика, который заварила Рамона.

Вчера состоялись похороны всех погибших во время Майской ночи. Но в течение последних нескольких дней поездки Джона в город стали совсем короткими: в магазине Ли Сейера никто не пожелал его обслужить, а когда он зашел подстричься, Куртис Пил неожиданно объявил, что парикмахерская закрыта на перерыв. Таким образом, за кровельными гвоздями Джону пришлось ехать в Файет, а что касается волос, то он решил отрастить их подлиннее. В Файете Джон услышал от одного из клерков, что кто-то спрятал в костре два ящика отборного фейерверка. Полицейские сказали, что взрыв черного пороха, находящегося в римских свечах, был эквивалентен взрыву двух динамитных шашек. Все это напоминало детскую шалость, виновник которой думал, что взрыв приведет всех в восторг, однако сосредоточение такого количества взрывчатого вещества в малом объеме, жар горящего бензина и острые щепки послужили причиной шести смертей и большого количества травм. Например, футболист-старшеклассник Гас Томпкинс все еще лежал в Ожоговом центре Бирмингема — ослепший и в состоянии шока.

Пылая праведным гневом, причиной которого стал Джимми Джед Фальконер, Джон увидел в собственной жизни и вере много удивительных вещей. Он не понимал, почему Фальконер намеренно хотел повредить Рамоне и Билли, пытаясь направить против них толпу; евангелист выплевывал ложь за ложью, пытаясь обвинить в случившемся несчастного мальчика! Эти мысли заставили закрутиться в голове у Джона заржавевшие уже колесики. Да, это было больно, но похоже на то, что впервые за много лет он начал думать абсолютно самостоятельно.

Джон понял, что Фальконер, несмотря на его зажигательные проповеди, всего лишь человек. А его сын может исцелять, но не всегда и далеко не каждого. Конечно, легко сказать, что тот или иной человек принадлежит Богу или Сатане; даже у всенародно признанных праведников бывают плохие дни или плохие мысли, и каждый хотя бы раз в жизни может сползти с праведной дороги. Неужели это обязательно приведет тебя в Ад? Фальконер из-за лжи сам сошел с истинного пути, а его мальчик — из-за своего бездействия; делает ли это их более человечными или это значит, что их ухватил Сатана?