Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Науэль сел в машину. Вместе с холодом в салон ворвался голос Дитрека:

– Прощай, Науэль. Я надеюсь, кто-нибудь тебя пришибет.

– До свидания, Дитрек. Был рад тебя отыметь, – Науэль трогательно помахал ему ручкой. – И… если что… ты знаешь самый легкий способ решить все свои проблемы, – он захлопнул дверь.

Науэль заговорил со мной только двадцать минут спустя. К тому времени пригород остался позади. Мы ехали между потоками света, разливаемыми фонарями. За ними темными силуэтами виднелись деревья, чьи острые верхушки напоминали горы.

– Ты сердишься на меня?

– Нет. Я ужасно растеряна.

– Я вел себя вызывающе, грубил и требовал денег. Почему ты не сердишься на меня?

– А ты хочешь, чтобы я на тебя рассердилась?

– Пожалуй, я не буду отвечать на этот вопрос.

– Науэль… ты можешь просто поговорить со мной об этом.

– Я ни с кем не хочу говорить об этом, – отрезал Науэль.

– Меня опять сравнили с ребенком, – начал он нейтральным тоном десять минут спустя. Как будто вовсе не обидел меня, отказав в доверительности. – Неужели я настолько инфантилен?

– Да, если посмотреть на твою ручку с медвежонком, послушать твой плеер, заценить твою коллекцию вкладышей. А так не знаю, – я поскребла окно. Совершенно бессмысленное действие. – Но он мог быть прав, утверждая, что ты стремишься унизить взрослых.

– Он ничего не знает обо мне, – отрезал Науэль. – Ничего.

– Он бросил это со злости. Но и случайно можно наткнуться на истину.

Науэль наморщил лоб.

– Ты слишком загрузилась. Это все чушь. Мыльный пузырь. Лопнул, и ничего не осталось.

– Только двести тысяч в твоих карманах, – сказала я страдальчески.

– Я выброшу их в окно хоть сейчас.

– Нет, – ужаснулась я. – Мы должны как-то избавиться от них. Эти деньги… вызывают мерзкое чувство.

– Разве я только что не предложил способ избавления?

– Не такой.

Я прислонилась к стеклу головой, и спустя секунду меня ослепил свет фар большой машины на встречке. Науэль включил музыку. Я вслушивалась в слова песни, пытаясь найти в них подсказку, что Науэль чувствует сейчас, но они были совершенно бессмысленны. Я знала о нем уже немало, но, когда очередная часть его прошлого приоткрывалась для меня, только начинала понимать Науэля все меньше. Все сумрачнее и страннее.

Науэль потянул меня за рукав.

– Анна, выплывай из своих мыслей. Что за подавленность.

– Куда ты спрятал записку? – спросила я.

– Туда, где женщина найдет, а мужчина не догадается заглянуть.

– В косметичку?

– В пудреницу. Под пуховку.

– Да, вряд ли он найдет.

– С моими друзьями такой номер бы не прошел.

Я фыркнула.

– Да уж.

– Однажды на улице я увидел, как маленькая собачка набросилась на волкодава, – сказал Науэль. – Волкодав совершенно охренел. Он не знал, что ему делать – проигнорировать из гордости или же наступить на нее.

– И?

– Сегодня я увидел это во второй раз, – Науэль рассмеялся.

Я засмеялась тоже.

– Я была крута?

– Беспредельно. Ты бы размазала его по крыльцу, если бы я не оттащил тебя. Аннаделла, ты единственный человек, которому могло прийти в голову защищать меня в той ситуации.

– Он меня разозлил, – сказала я угрюмо. – Мне надоело, что тебя считают кем-то… кто хуже всех.

– Даже если так, какая разница? – Науэль посмотрел на меня, все еще улыбаясь, и я подумала, насколько его настоящая улыбка приятнее фальшивой, пусть и никогда не сравнится с ней в блеске. – Если бы я хотел, я мог бы понравиться людям, будь я и в сто раз хуже. Но мне это просто не нужно, понимаешь? Мне не нужна симпатия людей, которых так легко обмануть.

– Я начинаю понимать.

Я начинала понимать выгоды существования человека, которому нечего терять. Кто сможет отнять у него что-то?

На следующий день мы остановили машину возле абортария, и я тихо прошла внутрь. Я просидела на обшарпанной скамейке достаточно долго, рассматривая серые, унылые лица женщин, и в итоге отдала деньги той одной, что передумала и побрела прочь, вытирая лицо рукавом. Когда я протянула ей пакет, она взяла его, удивленно раскрыла глаза цвета морской волны и сказала: «Спасибо», хотя не знала, что внутри. На вид ей было лет восемнадцать, не больше, и мои старые шрамы заныли.

Науэль потом сказал, что отдал бы деньги тем, которые не передумали. А еще он крикнул сварливым пикетчикам, стоящим с плакатами «ЗА ЖИЗНЬ»:

– А я против!

И они так рассвирепели, что нам пришлось от них удирать.

На его кепке было написано: «СТРЕЛА». И ниже, мелкими буквами: «грузоперевозки».

– Небо потяжелело. Похоже, снег посыпет.

– Похоже. Давно пора.

– Вас-то, такую хорошенькую, как сюда занесло, да еще в такую рань?

– Ветер сильный, – улыбнулась я. – Вот и занесло.

– Очень мило, – прозвучал сверху ледяной голос Науэля. – Хотя бы спросила, есть ли у него венерические заболевания. Хотя бы он спросил, есть ли у тебя венерические заболевания.

Я поморщилась.

– День бы прожил без того, чтобы кому-то нахамить.

– О чем ты думаешь вообще? – обратился Науэль к грузному бородатому дальнобойщику, сверля его взглядом. – Ей и десяти-то нет!

На секунду я усомнилась, что Науэлю удастся сохранить свои во всех смыслах бесценные зубы в целостности, но дальнобойщик надвинул на глаза кепку и отошел.

– Тебя до сих пор не прибили только потому, что жалеют, принимая за психически больного, – заявила я, и Науэль сердито потянул меня к выходу, хотя с его волос, которые он вымыл над раковиной в туалете, еще капала вода. – И вообще это стрёмно – мыть голову каждый день, при нашем-то образе жизни.

– Вот что стрёмно, так это его борода. Выглядит как лобковые волосы на лице. Я их и на положенном-то месте терпеть не могу, – Науэль громыхнул дверью машины, и я с удивлением поняла, что он по-настоящему рассержен.

– Эй, ты чего? Человек просто подошел поболтать.

– Почему-то когда ты ходила в мешковине, к тебе никто не подходил «поболтать»…

– Никогда я не ходила в мешковине…

– Он мог запомнить тебя!

– Поверь мне, тебя он запомнил лучше.

Послав мне непонятный взгляд, Науэль вдавил педаль газа до упора, и, дернувшись, машина едва не влетела в бок разворачивающегося грузовика. Науэль резко затормозил, нас бросило вперед, и одновременно сзади раздался звук падения и вскрик:

– Ой!

– Ой? – повторил Науэль, удивленно вскинув брови.

– Драть твою мать! – возмущенно прошипели ему в ответ.

Науэль заглушил мотор и скрестил руки на груди.

– Насчет моей мамаши – да пожалуйста. Но, жопа небесная, мне хотелось бы знать, что за хрень у нас на заднем сиденье. Аннаделла, ты опять плохо захлопнула дверь?