Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Я передумала.

– Что?

Меня поразило его лицо. Покрасневшее, с затуманенными глазами. Я отшатнулась, и Науэль обхватил меня, притянул к себе. Я попыталась оттолкнуть его, сначала робко, потом смелее, но он уже не желал отпускать меня. Науэль всегда казался мне хрупким, несмотря на его рост. Но в этот момент я ощутила в нем силу, намного превосходящую мою.

– Мы могли бы попробовать… Если ничего не получится, мы просто вернем все как было…

Он врал. Ничего никогда у нас не было просто. Ложь слетала с его губ легко и привычно, но я догадывалась об отчаянии, которое толкало его на нее. Науэль определенно был не тем человеком, с которым стоит что-либо пробовать. Я замотала головой.

– Нет-нет-нет. Я занята, – я захлопала ладонью по полу и, когда мне подвернулась книга, суетливо схватила ее. – Я читаю… справочник по судебной медицине! – я лихорадочно полистала страницы. – Знаешь, у утопленников кожа сползает с кистей рук, вместе с ногтями… это называют «перчатки смерти»… смотри, вот фото!

Науэль, наклонив голову к плечу, иронично посмотрел на меня.

– Любопытно, правда? – запинаясь, осведомилась я.

Науэль мягко, но настойчиво извлек книгу из моих пальцев. А затем взял меня в охапку и потащил к кровати.

– И вообще нам нужны раздельные комнаты, в раздельных домах, – посетовала я, ощущая пустоту под ступнями и ладонь Науэля под ягодицами. – Нужно переговорить с управляющей… пока мы не сделали чего-то неразумного. Подумай о том, как неловко нам будет завтра, Науэль.

Науэль отпустил меня, позволив упасть на кровать. Секундная передышка, а затем меня накрыло его тело. Это было потрясающее ощущение – тяжесть, тепло и волны желания, источаемые его кожей, и я замерла, пораженная интенсивностью своего отклика. Пальцы Науэля обхватили мой затылок, не позволяя увернуться от поцелуя. Когда его язык втиснулся в мой рот, я удивилась, как я еще жива.

– Давай не будем думать о будущем или прошлом, – отстранившись, прошептал Науэль. – Про завтра подумаем завтра, про вчера мы уже подумали вчера. А сейчас у нас сейчас.

Он взял мою ладонь и прижал ее к своей щеке. Его кожа была гладкой, с перламутровым оттенком, словно раковина изнутри. Он выглядел юным и чистым, как будто никогда не было фотографий «я голый с каким-то парнем у фонтана», раскачивающихся таблеточных башенок и выстрелов после обещания сложить оружие. Как-то же он прожил, столько лет потакая своим деструктивным желаниям. И я тоже проживу. Я позволила ему размотать мокрое полотенце и приподнялась, чтобы он смог вытащить его из-под меня.

– Как давно мне хотелось… – пробормотал Науэль.

Его пальцы обхватили мои груди, стиснули пышную плоть. Затем он наклонился к моему соску и сжал его губами. Моя спина выгнулась, но в следующий момент перед глазами засверкали пряди золотистых волос Ирис, потянулись ее бесконечные ноги, заставляя меня сжаться и зажмуриться. Я самая обычная женщина. Мне нечем его впечатлить.

– Аннаделла, – позвал Науэль. – Посмотри на меня.

Я подчинилась. Его лицо снова было надо мной, в глазах – восхищение, которое поразило меня настолько, что я вывесила перевернутый флаг и позволила себе окончательно утонуть.

На рассвете, все еще оглушенная открытием, что оргазм существует, обессиленная и почти спящая, я вдруг вспомнила кое о чем, о чем стоило бы вспомнить гораздо раньше.

– Мы забыли о контрацепции.

– Мне такое не свойственно, – сонно пробормотал Науэль мне в шею.

Я немного подумала.

– А мне свойственно.

– Более того, я совершенно уверен, что детей у меня нет.

«Со мной не успеешь разбежаться, как будут», – виновато подумала я и уснула.

Проснувшись, я бы не поверила своим воспоминаниям, но обвившийся вокруг меня Науэль убеждал в их подлинности.

– Привет, – он поцеловал меня, и мне стало немного лучше от того, что если с утра у него изо рта и не несет, как из гнилого дупла, то хотя бы не пахнет розами – какое успокаивающее несовершенство.

– Привет, – я так часто представляла себе нечто подобное этому утру, порой зависая, очарованная видениями, в очереди у кассы, что сейчас напряглась в ожидании окрика: «Девушка-а, чего вы застыли, берите свою колбасу и уходите». Но в этот раз никто не спешил привести меня в чувство.

Зевая, Науэль выбрался из-под одеяла и начал одеваться. Его кожа была такой белой, а сам он таким красивым, что ощущение ирреальности усилилось. Все было так прекрасно. Такая открыточная жизнь. С позолотой, с блестящим глянцевым покрытием.

– У тебя шрамы. На фотографиях я их не видела.

– Есть специальный маскирующий крем. А фотографии всегда врут. Все на них лыбятся, а кто в действительности счастлив? – он посмотрел в окно. Стоял идеальный зимний день. – Погуляем?

Я бы предпочла, чтобы он вернулся в постель, но еще не осмелела достаточно для такого предложения.

– А как насчет завтрака? Я умираю от голода. Вчера мы забыли про ужин.

– Обеда, ты хотела сказать?

Науэль набрал номер Альвианы. Она явилась через десять минут, толкая перед собой тележку, заставленную тарелками. Как мне показалось, Альвиана лучилась иронией, хотя сложно сказать, в чем это проявлялось – на ее подкрашенных светло-коричневой помадой губах не было и следа ухмылки.

Изобилие шныряющих вокруг дома охранников не помешало нам на прогулке – после проживания в доме Дьобулуса это казалось привычным. Свет лежал на снегу большими пятнами. Мы с Науэлем все еще чувствовали смущение. Разговор не клеился, но, когда Науэль протянул мне руку, я поняла, что слова нам и не нужны. Он был таким родным, таким неотъемлемым, как земля под ногами, как воздух. На меня накатила эйфория.

– Давай никогда не расстанемся!

В те минуты, среди солнечного света, снега и деревьев это казалось почти реальным. Науэль сморщил нос.

– Давай просто постараемся прожить эту неделю как последнюю, – предложил он.

Я истерически рассмеялась. Науэль поднял ладони.

– Хорошо! Я имел в виду, проживем ее хорошо!

И мы прожили хорошо еще ровно шесть дней и шесть ночей. Думаю, это был наш максимум. Не знаю, было ли на протяжении этого периода так истерически-солнечно, как мне запомнилось, или же это мои эмоции преображали окружающую действительность. Мы не делали ничего особенного: шатались по парку, разговаривали, принимали вместе ванну. По большей части мы просто не вылезали из постели, и вскоре мне казалось, что во всем моем теле не осталось и клетки, которую бы не погладили, не поцеловали или не облизали. Это был чистый секс, когда мысли куда-то улетучиваются, а после обнаруживаешь, что чувствительность обострилась настолько, что ощущаешь даже движение крови по сосудам. Моя застенчивость пропала, а вместе с ней и моя неуклюжесть. Однажды, глянув в зеркало, я обнаружила, что в какой-то момент превратилась из гусеницы в бабочку. Волосы блестели, глаза сияли, и даже черты лица преобразились, смягчившись. Науэль тоже менялся. Я замечала в нем ту же расслабленность, что и в себе. Он перестал сжимать губы и скрипеть зубами во сне и был разговорчив как никогда.