Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Моя мать всегда опасалась, что однажды я собьюсь с пути. Когда она узнала, что я залетела, она сказала: «Так я и знала, потаскушка». Но я не была потаскухой. Мне просто хотелось нравиться.

– А мне хотелось не нравиться.

– Это правда, что ты прожил целый год в сексуальном воздержании? Ирис рассказала мне.

– Ну, если Дьобулус не в счет…

– Поражает воображение почище мистических статеек в газетах. Как так получилось?

– Не знаю. Просто однажды все достало. Какие-то люди. Чужой запах. Мокрые простыни. Наверное, я просто прошел эту фазу, – Науэль кривовато усмехнулся. – Я не считаю, что секс грязен сам по себе. Скорее, ты пачкаешься о сволочей, с которыми трешься. То есть это некоторые люди грязные.

Порой рассуждения Науэля звучали так же жестоко, как прежде, но верил он в них все меньше. Он как будто боялся спрятать свои клыки и когти, все время ворчал на мир, демонстрируя, что готов защищаться. «Не люблю, когда меня трогают. Ненавижу», – говорил он, однако, стоило мне прикоснуться к нему, отзывался всем телом. Ученые так и не установили, где находится душа, но в случае Науэля она однозначно находилась под поверхностью его кожи – я каждый раз ощущала ее под кончиками пальцев. С Науэлем я чувствовала себя любимой… Искренне, страстно, нежно любимой на тот краткий период времени, что он мог себе позволить. И в моем мозге пульсировали слова: «Хрупкость. Быстротечность. Шаткость».

По ночам я опускала голову на его костистое плечо и, вглядываясь в темноту, превращалась в одно громадное сердце. Оно вибрировало и глухо стучало, занимало собой всю комнату, но все равно не могло вместить всю мою любовь в себя, и я старалась не вспоминать, как порой Науэль смотрит на стеклянную трубку, до тех пор, пока его глаза не становятся такими же голубыми, как порошок в ней. А потом я засыпала, и мне снились синие цветы. Сны были настолько реальны, как будто цветы действительно прорастали в этой комнате. Их лепестки были призывно раскрыты и источали мерцание. Они звенели, и шуршали, и доводили меня до истерики. Они нашептывали, что все будет хорошо, и я должна забыть о своих тревогах, и когда я слышала, как они лгут мне, я понимала, что лгу себе тоже. В одном из снов я начала рвать их, но стебли были жесткими и не поддавались, я только ранила ладони и пальцы. Науэль разбудил меня и обнял, потому что я плакала во сне. Я прижалась к нему, но еще долго не могла успокоиться, продолжая рыдать.

Дни пролетели слишком быстро, и в последний вечер мы старались не думать, что ждет нас в будущем. Завтра мы покидали страну, и перед вылетом следовало бы хорошенько выспаться, но, напротив, мы легли спать позже обычного. Занялись сексом, но как-то отстраненно – каждый думал о своем. Затем Науэль обнял меня, и я растеклась возле него, рассыпалась, как песок. Некоторое время он напряженно думал о чем-то, и я слышала, как тикает в его голове. Тик-так, тик-так. Точно часовой механизм бомбы. Он просчитывал варианты, он искал выход, блуждая по комнате без окон и дверей, архитектором которой был он сам. Потом он заснул.

Я проснулась от того, что он прижимает меня к себе так крепко, что я начинаю задыхаться. Я отпихнула его ладонями и, посмотрев на Науэля, с удивлением обнаружила, что он спит. Снова притиснув меня к себе, он коснулся губами моего уха, прошептав…

– Что? – переспросила я.

И тут он резко проснулся, вскочил и бросился в ванную, заперев за собой дверь. «Началось», – подумала я. Сомнения насчет услышанного медленно таяли. Я села на кровати и начала ждать. Истекали минута за минутой, и мне стало страшно. Мне представилось, как все его заморочки одновременно говорят с ним. Как он слушает их и сходит с ума. Встав, я потянулась за платьем – разговор предстоял нелегкий, и я не хотела пережить его беззащитной и голой, вздрагивающей от холода.

Я подошла к двери в ванную и изучила замок. Знакомая конструкция. Мне требовалась спица или стержень от шариковой ручки. Спустя несколько минут мне удалось отыскать ручку в комнате. Я извлекла стержень, пропустила его в отверстие на рукоятке, надавила на механизм. Внутри щелкнуло, и дверь открылась. Пар висел непрозрачной стеной. Пройдя сквозь него, я увидела Науэля – он сидел в ванне, красный как рак.

– Оставь меня в покое, – сказал он неживым голосом.

– Я слышала, что ты сказал. Этого уже не изменить.

– Я спал. Мне просто что-то приснилось.

– Даже если та реплика не относилась ко мне, я все равно знаю, что ты меня любишь. Это было очевидно с самого начала. Поражаюсь, как я умудрялась не замечать.

Он уставился на меня угрюмым свирепым взглядом, как совенок из дупла.

– Я не люблю тебя.

– Ты-то любишь. Но сейчас я не уверена, что разговариваю с тобой, а не с комком нервов.

– Да, я невротик, – огрызнулся Науэль, ударяя по воде. – Я отвратителен и безнадежен! Я могу вылезти от усердия из собственной шкуры, притвориться хорошим мальчиком, но меня никогда не хватит надолго! Потом я превращаюсь в кошмар!

Весь сжавшись, он заговорил торопливо и много. Он такой плохой, что родители запрещают детям смотреть на него, даже когда он одет. Он такой плохой, что птицы дохнут, пролетая над ним. Он такой плохой, что у него никогда не было достаточно времени, чтобы перечислить свои грехи. Он такой плохой, что хотел бы, чтобы я рассказала ему поподробнее, насколько; чтобы я била его кулаками, выкрикивая оскорбления. Я бы заплакала, но мои слезы иссякли, и сейчас, своими сухими глазами, я видела его насквозь.

– Стоп, Науэль.

Но он продолжал говорить.

Я вышла в комнату. Собрала в пакет его флаконы с лекарствами. Бросила сверху пачку сигарет. Мне пришлось забраться на подоконник, чтобы открыть форточку. В желтом платье с красными ягодками, наспех схваченном в супермаркете, я была похожа на маленькую глупую девочку, однако впервые в жизни ощущала себя по-настоящему взрослой.

– Что ты намерена делать? – из открытого дверного проема Науэль отслеживал мои действия настороженным взглядом, по-прежнему сидя в ванне.

– Я разгадала твою игру, Науэль, – отвинчивая крышки, я высыпала содержимое флаконов в окно, и таблетки летели в темноту, исчезали на белом снегу. – Перед приездом в этот дом я пересчитала твои таблетки – хотела хотя бы примерно определить, сколько штук ты поглощаешь за день. Ты злоупотреблял сексом, наркотиками, лекарствами. Но за неделю, что мы провели вместе, ты не прикоснулся к своим медикаментам. Ты не выкурил даже сигареты. Потому что теперь ты намерен злоупотреблять мной. Наши отношения могли бы быть чудесными, но ты им не позволишь. Ты хочешь страдать, Науэль. И для этой роли все сойдет в качестве декорации. Вот только я не согласна следовать твоему больному сценарию. Я не хочу терпеть боль, которую ты причинишь мне, и не хочу быть твоей очередной причиной каяться.