Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Хотя сейчас я категорически не нуждаюсь в дополнительном внимании, но все равно с нетерпением жду выхода фильма. Фильма, – повторил Науэль после короткой паузы и замер. Его рот приоткрылся.

Я смотрела на Науэля, ожидая объяснений.

– Вот маньяк, – пробормотал Науэль. – Да у него видеотека на тысячу кассет. Это для него они все особенные, а я как должен упомнить?

– Это ты к чему?

– Это я к полуночи, – Науэль запрыгнул в машину и поторопил меня: – Поехали.

Он тронулся с места так стремительно, что на этот раз меня отбросило уже в противоположную от ветрового стекла сторону.

– Его самый любимый фильм называется «Полночь».

– И ты вспоминаешь об этом только сейчас? Название любимого фильма человека, с которым ты два года прожил.

– Никогда не обращаю внимания на такие вещи. Да и фильмец, на мой взгляд, так себе.

Я промолчала, угрюмо вжимаясь в кресло.

– Хватит уже дуться на меня, – неожиданно потребовал Науэль.

«Ага, задевает!» – возликовала я.

– Я же ничего тебе не говорю.

– Вот именно. Ты холодно молчишь.

Мне хотелось возразить, что холод моего молчания не сравнится с его собственным, но я сдалась и спросила:

– Тебе это мешает?

– Нет.

Я отвернулась, пряча улыбку. Если я могу задеть его, значит ли это, что я значу для него хоть что-то? (Не начинай.) Дорога уносила нас вперед, узкая, но гладкая, как шелковая лента. Мимо и навстречу спешили машины. Никому не было до нас дела. Вот так бы и оставалось. И все-таки, почему Науэлю так далась загадка Эрве? Ну разгадает он ее, и что? Ничего. Его заявление, что он еще разберется с теми, кто все это затеял, нелепо. Один человек против людей с оружием.

Хотя у Науэля тоже есть оружие. Я похолодела.

Науэль включил радио. Снова крутили что-то мерзопакостное. «Выключи, выключи», – мысленно взмолилась я. Моя до того невнятная, приглушенная тревога проявила себя. Удерживая руль одной рукой, Науэль кусал костяшки другой и не выключал.

Город, в который мы прибыли около полудня, для меня так и остался безымянным. Тесные, грязноватые улицы будили мрачные чувства. Я часто слышала, что столичный Льед и остальная Роана – это как будто две разные страны. Теперь я могла оценить различия своими глазами. В Льеде только в самых злачных районах дома выглядели такими обшарпанными.

– А сегодня теплее, чем вчера, да? – уточнил Науэль, который уже исчерпал все темы, пытаясь меня разговорить.

– Вроде, – неохотно ответила я. Злость совсем выветрилась, но в сердце торчала колючка, а боль не делала меня разговорчивее. Упорство Науэля только раздражало. Вчера он оттолкнул меня от себя, сегодня пытается приблизить. Нет уж, хватит меня двигать.

Науэль рассматривал вывески. Заметив видеопрокат, остановил машину.

– Фильм старый. Здесь у нас больше шансов найти его, чем в магазинах.

Конечно-конечно, надо искать этот дурацкий фильм. Трепыхаться зачем-то.

– Я не останусь в машине, – заявила я.

Посмотрим, сколько минут она простоит среди торжествующего социального упадка, прежде чем безнадзорные подростки угонят ее для расслабляющей поездки с летальным исходом.

Науэль взял пакет из-под нашего обеда, вышел из машины и, обернув пакетом руку, открыл капот.

– Что ты делаешь?

– Убираю лишние детали.

– Там есть лишние детали? – удивилась я.

– Да. Много, – завернув извлеченную деталь в пакет, Науэль убрал ее в карман. – Теперь я уверен, что мы найдем эту колымагу там, где оставили. Пошли.

В видеопрокате на нас набросилась музыка, совершая акт насилия с нашими ушами. Подслеповато щурясь, скучающий парень за стойкой смотрел фильм. Музыка ему не мешала. Натужный вокал смешивался с воплями девицы из телевизора. Я глянула на экран – раскрытые глаза и рот, сверкающий нож и брызги крови.

– Никогда не понимала, почему людей привлекает такое, – заявила я Науэлю.

Мы как раз остановились возле стеллажа с фильмами ужасов. Наверняка здесь было несколько с участием Науэля. После того, как люди просекли, что кого играет Науэль – тот и маньяк, ему пришлось сменить амплуа злодея на роль мальчика-который-много-трахается-а-потом-дохнет. «Просто людям приятно видеть меня голым, и еще приятнее наблюдать, как меня убивают», – пояснял Науэль. Я вспомнила эпизод, где герою Науэля отсасывала какая-то девица, и в это время его ударили ножом в спину. Он выплевывал кровь, но в его глазах бесновались искорки удовольствия. Науэлю тоже нравилось умирать.

– Я люблю ужастики. Чего в них плохого?

– Довольно странно наблюдать за смертью других людей ради развлечения, да еще и похрустывая чипсами при этом. Это неправильно и цинично.

– Но смерть же не настоящая, – Науэль взял одну коробку и прочитал описание фильма на обороте. Коробки были пустыми (защита от воров), обляпанными наклейками: оранжевыми с ценой за сутки, трое; белыми с номером кассеты в видеотеке.

– В любом случае смерть – это слишком серьезно, чтобы пялиться на нее, пытаясь подкрасить серый вечер.

– Ты слишком заморачиваешься, Аннаделла.

– И мне не нравятся твои роли, – сказала я после заметной паузы. Мне давно хотелось это высказать, и, раз уж сегодня мы в ссоре, можно рискнуть. – Они всегда связаны с сексом и смертью.

– Да ладно, – он улыбнулся мне в стиле «привет, детка». – Я весь секс и агрессия. Мои роли мне соответствуют.

Я мотнула головой.

– Нет, я хотела сказать, что… Они вызывающие и примитивные. Ты заслуживаешь лучшего. У тебя есть ум, талант. Ты сложнее… – я закусила губу, вот теперь почему-то уверенная, что рассердила его.

Науэль перешел к стеллажу с ретро.

– Мои маньяки весьма хитроумны, ты не согласна? – с холодным спокойствием возразил он.

– Пусть так. Дело не только в этом.

– А в чем еще?

Я храбро выдохнула.

– Я думаю, что сейчас в головах у людей полный разгром. Все так растеряны… запутались, не знают, что хорошо, что плохо. Твои роли и выступления на телевидении усугубляют ситуацию.

– Предлагаешь мне прикинуться девственником и нести целомудрие в массы? Ты слишком серьезна. Вот этот фильм, «Полночь», – он взял нижнюю из стопки коробок и направился к стойке.

– Фамилия, номер бланка, – скрипучим голосом робота потребовал парень за стойкой, не отрывая прищуренного взгляда от экрана телевизора. У него были выпуклые, водянисто-серые глаза, похожие на стеклянные шарики. Угрюмый и неопрятный, одетый в футболку с нарисованным на ней лохматым страшным пауком, он не понравился мне сразу.

– Я не зарегистрирован здесь.

– Ага, – экран его прямо-таки гипнотизировал. – Документы – паспорт или водительское удостоверение.

– Не с собой.

– Тогда гуляй, – на экране кто-то зашелся в крике, почти сразу сменившимся бульканьем. Парень растянул губы в улыбке. Его лицо выразило тихую, безмятежную удовлетворенность. Да, он был мне решительно неприятен.