Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Янис рассмеялся.

«Не могу сказать, что намеренно бросаю вызов обществу, хотя именно стремление поспорить с той его крикливой, склонной к морализаторству частью стало для меня тем импульсом, что подвигнул начать и завершить этот фильм. Я имею в виду, когда люди ненавидят кого-то так сильно, это вызывает желание рассмотреть их жертву повнимательнее, вы не согласны?»

«Жертву? Вы оговорились или использовали это слово умышленно?»

«О, либо – либо. Конечно, Бинго можно назвать и хищником – с той секунды, как он вошел в здание торгового центра с заряженным ружьем в руках, и до той секунды, как оружие было выбито из его рук. Его поступок известен, как и то, что последовало за ним – Бинго просто разорвали на части, пусть не в физическом, но в эмоциональном смысле. Однако что заставило его совершить столь чудовищный акт? Однажды возникнув в моей голове, этот вопрос больше не отпускал меня. Почему обычный, ранее не проявлявший агрессии парень в какой-то день начинает стрелять в совершенно незнакомых ему людей, едва ли надеясь, что ему удастся уйти от ответственности? Даже бешеная собака не кусает просто так. Причина ее агрессивности – крошечный вирус, что вызвал болезнь. Чем же был болен Бинго, душевно, идейно? Ничто не возникает из пустоты, и чувства не являются исключением из этого правила. Я начал искать точку отсчета его тикающего безумия, узнавая все больше фактов из прошлого Бинго, и в результате взглянул на всю ситуацию другими глазами. Да, публика была бы довольна, если бы в фильме я позиционировал его как чистое зло. Но это был бы подход одновременно примитивный и лживый, и я отказался это делать».

«Тем не менее для воплощения Бинго на экране вы пригласили Науэля Вилеко, известного за склонность к негативной самопрезентации, причем, не приходится сомневаться, полностью соответствующей его натуре».

Янис поднял бровь.

«Вы-то откуда знаете, что представляет собой его натура?»

«Ну… э-э-э… его скандальность широко известна, как и его проблематичность. Само ваше решение задействовать его в столь серьезном, затратном проекте представляется весьма рискованным».

«Да? Я не сужу о людях на основании чьих-то там «представлений». Предпочитаю сделать выводы самостоятельно. О Науэле я подумал еще на уровне сценария. Хотя Науэль и Бинго не похожи внешне, для меня было важно другое, внутреннее сходство: они оба движимы некой деструктивной силой, подталкивающей их к краю; оба стали объектами жгучего интереса общества и были вынуждены противостоять гневу и неприязни масс людей. И в конечном итоге были поняты людьми абсолютно неправильно. Я назначил Науэлю встречу, и он явился минута в минуту, что меня обрадовало, так как в то время я еще немного верил во всю эту ерунду, что о нем говорят. Рассказал ему о фильме, о том, как вижу Бинго, спросил, согласился бы он принять участие. Он посмотрел мне прямо в глаза: «Я даже и мечтать не мог». И так сразу все решилось. Я горжусь тем, что заполучил его в мой фильм. Без него результат был бы и близко не так хорош. Науэль прекрасный актер, очень вдумчивый и смелый. Он без комплексов – не ухмыляйтесь, я в хорошем смысле. Большинство актеров отреклись бы от роли уже к десятой странице сценария – из-за однополых сексуальных сцен, транссексуальности персонажа и так далее. Испугались бы выглядеть униженно, смешно, нелепо. А Науэлю плевать, что о нем подумают. Как он сказал – «если я хочу, я это сделаю». Он самодостаточен».

«Он привычен к осуждению».

«Может быть, и так. В любом случае мне ни с кем не работалось легче. Он с полуслова понимал, что от него требуется, спокойно преодолевал все сложности. Для съемок одной сцены ему пришлось три часа проваляться на бетонному полу, абсолютно голым, залитым водой и бутафорской кровью, и он хоть бы ругнулся по этому поводу. День был ледяной. Мы дрожали только от того, что смотрим на него».

«Однако на текущий момент он подозревается в убийстве и скрывается. И это в разгар рекламной компании фильма».

«Мы не знаем, что в точности стряслось той ночью и какова вина Науэля, если он вообще причастен к смерти Эрве Беккеро. Нам неизвестны причины его исчезновения, и то, что он якобы скрывается от полиции – лишь догадка, ничем не подтвержденная. Мы даже не можем быть уверены, что он вообще еще жив».

«То есть вы верите в его невиновность?»

«Мой опыт общения с Науэлем не позволяет мне легко принять на веру все эти обвинения против него».

«Но для Вилеко это не первая мутная история. Вспомнить хотя бы…»

«На данный момент ситуация неясна – и только, – перебил Янис. – Науэль способен на убийство не более, чем вы или я, любой среднестатистический человек. И это все, что я скажу касательного дела Эрве Беккеро».

«Охарактеризуйте Вилеко».

«Я охарактеризовал».

«Не как актера. Как личность».

«Как личность… – полные губы Яниса растянулись в задумчивой улыбке. – Науэль сложный человек…»

Вдруг заиграла веселая музычка. Она была настолько некстати, что я даже не сразу поняла, что она доносится из телевизора.

«В нем много всего, – продолжал Янис. – Хотя он и выставляет себя этаким тусовщиком, на самом деле он замкнутый, меланхоличного склада. Я был поражен, как много и какие книги он читает, его умению… подмечать скрытую суть вещей, так сказать».

Широкоскулое, серьезное лицо Яниса внезапно исчезло, его голос отступил на второй план, и экран показал мутную, зернистую запись, на которой Науэль, пребывающий в состоянии противоестественного веселья, хохотал так, что слезы текли по щекам. «Соковыжималка, – выпалил он. – СОКОВЫЖИМАЛКА!» И снова зашелся визгливым смехом.

«Науэль склонен к глубокой проработке материала и считает, что достоверность деталей – это ключ к убедительности. Он ответственен, даже педантичен», – лицо Яниса появилось, чтобы снова исчезнуть.

Теперь Науэль пластом лежал на полу, раскинув длинные руки и ноги. «Эль, пойдем, ну дело ли это, заставлять тридцать человек ждать тебя», – уговаривал его не попавший в кадр собеседник. «Не настроен я сегодня на конференции-блядьференции, – отвечал Науэль голосом столь же категоричным, сколь и сонным. – Буду лежать здесь, пока не надоест. Пошли они все в жопу», – и, повернувшись на бок, уютно свернулся клубочком.

– У меня было плохое настроение, – объяснил Науэль, стоящий рядом со мной. – Очень плохое.

«Что касается его знаменитой грубости в общении, мне лично не приходилось с ней сталкиваться, – продолжил Янис. – По-моему, он чаще отпугивает своей ледяной отчужденностью, чем хамством».

После этих слов телевизионщики пустили впечатляющую склейку, демонстрирующую, как именно Науэль отпугивает ледяной отчужденностью, иногда добавляя к ней бокалы, микрофоны и все, что под руку подвернется. Сигнал цензуры пищал не переставая, кадры сменяли друг друга, и в каждом Науэль представал вызывающим, самовлюбленным и отвратительным. Мне в лицо дохнуло жаром, точно я сунула голову в духовку. Схватив Науэля за рукав, я потянула его к выходу, но он не двигался с места и заливался смехом. Посмотрев на меня искрящимися, довольными глазами, он сказал, задыхаясь: