Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Понял что-нибудь из этих записей? – спросила я.

– Да.

– Что? – заинтересовалась я.

Не переставая улыбаться, Науэль провел ладонью по стопке бумаг:

– У всех этих людей были серьезные проблемы.

***

Мелкий, но противный и тоскливый дождь сократил количество прохожих, и я была благодарна ему за это, хотя и продрогла. Даже не будь Науэль знаменитостью, его поведение привлекало внимание само по себе. С длинными, развеваемыми ветром светлыми волосами, в распахнутом пальто, он был энергичен более, чем это необходимо, и даже более, чем этого допускают приличия. Ярко-зеленые подошвы его розовых кед так и мелькали. В любую секунду он мог воспарить в небеса – или рухнуть навзничь. Я сердилась, но, понимая причины его состояния, больше тревожилась.

– Мы достаточно прогулялись. Как насчет вернуться в машину?

– Сидя в машине, мы ничего не узнаем, – он говорил громче обычного, потому что в его наушниках играла музыка – что-то примитивное и пульсирующее, с кошачьим женским вокалом. Он сам как-то обмолвился, что, когда он нервничает, его музыкальные вкусы деградируют.

– Много мы узнаем, шатаясь по улицам.

– Информация не придет к нам, пока мы не продемонстрируем, что мы в ней нуждаемся.

– Чего?

– Ну, это как: «хочешь склеить кого-то, сделай блудливый вид».

– Ага, и чтобы показать свою готовность воспринимать информацию, ты взял с собой плеер. Сам себя еще слышишь? Похоже, нет. Ты должен поспать. Сколько человек может прожить без сна?

– Не знаю. Каждый раз, когда я пытался подсчитать, я засыпал, – вскочив на ограждение, Науэль пробежался по узкому металлическому бортику. Я замерла, наблюдая за ним. Хотя мозг Науэля пребывал в состоянии интоксикации, это не отразилось на его движениях – быстрых, ловких шагах след в след. – В любом случае оставшегося у меня времени хватит для хорошей предсмертной вечеринки, – он хихикнул и слегка развел руки для поддержания равновесия. – Предсмертная вечеринка. На слух очень привлекательно.

– Науэль, меня в дрожь бросает, когда ты говоришь о смерти.

Неопределенно пожав плечами, он спрыгнул на асфальт.

– Знай ты, что я думаю о жизни, тебя бы трясло, будто током дернуло. Ох, – он потер спину. – У меня позвоночник раскалывается от сидения за рулем. А уж задница…

– Самое печальное, что это меньшая из твоих проблем.

– Аннаделла, не занудствуй.

– Ты должен перестать принимать стимуляторы и просто поспать.

– Если бы это было так легко. Порой я по двое суток могу ходить, сшибая все углы, прежде чем упаду замертво.

– Бессонница?

– Или вампиризм, может быть.

– Давно у тебя так?

– Многолетняя проблема. Хотя я всегда найду, чем заняться ночью.

– И что ты делаешь обычно?

– Читаю. Или иду куда-нибудь.

Я представила Науэля в постели, в окружении книг, разложенных по одеялу. Этот образ не сочетался с тем, который Науэль являл общественности – он любил подчеркивать свою вопиющую невежественность, хотя и жалил нещадно каждого, кто решится указать на нее.

Науэль пританцовывал на асфальте. До меня доносились отдельные слова песни, звучащей в его наушниках: сердце, любовь, кровь. Обычный набор.

– А чем это может быть вызвано? Ты обращался к врачу?

– Ты о чтении? Умнею, наверное. Вообще, меня тоже беспокоит, надо бы обратиться.

– Не кривляйся. Я по поводу сна.

Науэль подпрыгнул, размахивая руками. Выглядело как движение из танцулек какой-нибудь девчачьей группы. Наверное, оттуда и было позаимствовано.

– Никаких физиологических нарушений не нашли.

– Это что, нервное?

– Как ты думаешь, я смогу перепрыгнуть через эту лужу? – озабоченно спросил Науэль.

– Да, это нервное, – ответила я сама себе.

Науэль разбежался и прыгнул, легко преодолев расстояние метра в три.

– Вот видишь, а ты говорила, что не перепрыгну, – довольно изрек он.

– Ничего я не говорила.

Науэль послал мне хитренький взгляд и задвигался под новую песенку. Я заозиралась.

– Добро пожаловать в клуб «мне стыдно с ним на улице», – поздравил Науэль и предложил: – Пошли поищем где-нибудь автомат с едой. Я покажу тебе, как умею тырить шоколадки. Или, если хочешь, можем просто побегать.

Да, хотелось бежать – прочь от него. Такое желание, несомненно, возникло бы у любого трезвого, пребывающего в сознании, психически здорового человека, находящегося в компании Науэля, развязно танцующего под едва слышную, но все равно повергающую в ужас музыку. Если нас арестуют, это будет далеко не худший исход. Я отвела взгляд, как будто игнорирование проблемы могло избавить меня от нее. Улица самая непримечательная, посмотреть не на что. Все тот же асфальт, и синие урны, и раздавленные сигаретные пачки, и металлический забор, над которым нависают растерявшие почти всю листву ветки – как и в Льеде, как везде. Другие города уже не представляли для меня интереса. Вот если бы из страны выбраться… Я хотела к морю. Чтобы ярко светило солнце. Надоела осень. Да все надоело! Уже несколько часов я пребывала в состоянии неугасающего раздражения, воспринимая наш приезд в этот город как действие заведомо бессмысленное. Вот скажите мне, что мы тут делаем?

– Хуйней страдаем, – произнесла я вслух.

– Познакомься с моей мамой, – подпел Науэль, и я вдруг зарычала:

– Перестань, немедленно прекрати!

– Что? – удивился Науэль.

Подскочив к нему, я сорвала с него наушники и сунула их ему в карман, подавив стремление швырнуть на тротуар и растоптать.

– Нет уж, ты не будешь веселиться, прыгая по дорожке и слушая всякое дерьмо! Если ты притащил меня сюда, то, пожалуйста, вперед, ищи невесть кого невесть где, как намеревался!

Науэль округлил глаза.

– Ну знаешь ли, ты…

Где-то поблизости с грохотом распахнулась дверь, мимо нас прошмыгнул щуплый подросток, и Науэль замолчал. Дверь закрывалась медленно, с противным скрипом, сквозь который доносился шум работающего телевизора. Мы одновременно повернулись на звук. Маленькое кафе, лампочки на вывеске которого светили уже сейчас, разгоняя серость пасмурного дня.

– Слышишь? – Науэль поднял руку. – Это Янис, – и прошмыгнул внутрь.

В кафе почти не было посетителей, но телевизор орал во всю мочь. На экране я увидела Яниса, режиссера «Бинго», известного за свои в различной степени скандальные творения на злободневные темы. Непринужденно расположившись в кожаном кресле, Янис изображал из себя простого парня, превратившегося в культ лишь по причине подаренного судьбой невероятного таланта, а вовсе не потому, что он этого добивался или даже хотел.

– Так ему и не позвонил, – вспомнил Науэль.

«Совсем скоро публике будет представлена ваша новая работа, «Бинго», в которой вы тщательно разбираете историю жизни, преступления и смерти известного массового убийцы, – зазвучал голос невидимого собеседника Яниса. – Ваши работы и прежде отличались спорным содержанием, сейчас же объект вашего внимания – человек, презираемый и ненавидимый едва ли не каждым в нашей стране. Более того, вы заявляете, что намерены показать личность Бинго с другого ракурса и в другом свете. Что это, провокация?»