Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Работает. Полиция скоро будет. Интересно, как эти двое в подвале смогут объяснить, что они там делают. Роанского же они не знают, – ухмыльнулся Науэль. – Побежали.

В машине я докурила сигарету до половины и только после этого спросила:

– Что за кошачьи игры, Науэль?

– Ох, бедные мышки пострадали ни за что, – Науэль поднял руку и понюхал рукав. – Теперь от меня год будет вонять горелым.

– И все же это было низко. Пырнуть беззащитного человека ножом…

– Я просто хотел проверить, на каком языке он начнет бранить меня, – небрежно объяснил Науэль.

– Он был связан.

– Если бы он не был связан, я не ограничился бы царапиной, я бы бил его в глаза, шею, живот, – голос Науэля звучал ровно. – Твоя забота о наших врагах очень трогательна, но плевал я на твое мнение о том, что я должен делать. Я конвенций с ними не подписывал.

Я оцепенела на секунду. Потом тихо сказала:

– Все это время я пыталась понять, что ты представляешь собой, какие мысли возникают у тебя в голове. Но сегодня мне хочется как можно меньше знать, кто ты.

Науэль поймал мой взгляд. Я бы предпочла змей этому леденящему, неживому бесчувствию.

– Взаимно.

Это было отторжением, но и контактом – врезались друг в друга на долю секунды, чтобы сразу отлететь. Внезапно ощутив холод, я потянулась за своим пальто. Закрыла глаза и вдруг вообразила, что я где-то далеко, за запетой дверью, в доме без мебели и без тревог, где Науэля нет, никогда не было. Только минута – и видение пропало.

– Я ужасно, ужасно, ужасно хочу пончик, – сообщил Науэль с резко изменившейся, по-детски капризной интонацией.

Если он хотел показаться мне еще более противным, ему удалось.

Вскоре он остановил машину возле низенького здания почты. Железные шторы, закрывающие окна, поползли вверх – как раз начинался рабочий день.

– Не знаю, как ты это сделаешь, с твоей тотальной неспособностью ко лжи и притворству, но чтобы через две минуты квитанция была у меня. Они наверняка слышали о его смерти. Если спросят, кто ты, отвечай, что тебя наняла его жена подготовить дом к продаже, – он протянул мне блокнотный листок с телефонным номером Эрве.

Выйдя из машины, я сразу оглянулась и успела заметить, как Науэль проглатывает таблетку. Я постучалась в окно, и Науэль опустил стекло.

– Я все поняла. Дело не в мести. Любые неприятности бы сгодились, лишь бы ты смог погрузиться в них по самые уши, так? Война как самоцель.

Науэль пальцами показал мне шаги. Иди-иди отсюда.

Разговаривая с толстой хамоватой служащей на почте, я улыбалась с выражением безмозглого дружелюбия. Поверь мне, Науэль, ты не единственный, кто умеет строить из себя невесть что. На данном этапе громкий скандал между нами уже казался неизбежным.

Ближе к одиннадцати утра, удостоверившись, что преследователей не наблюдается, мы остановили машину у лесочка и вышли. Науэль облил папки с медицинскими записями бензином из канистры и поджег. Даже взъерошенный, зевающий, бледный, Науэль был до неприличия красив, и я подумала, что все-таки он не так плох. Несмотря на весь цинизм, с которым он преподнес историю Дельфы, он не намеревался позволить чему-то подобному повториться…

Костер выплюнул сноп искр, и, когда они осели, я прочла на обложке одной из папок, уже изъеденной пламенем: «..эль ..леко». Вздрогнув, я бросила взгляд на Науэля. Все то же непроницаемое выражение лица.

«Вот эти не трогай. Я их уже просмотрел».

Я в очередной раз в нем ошиблась. Уничтожение компрометирующих сведений о нем самом заботило его в первую очередь. Наблюдая, как догорает испещренная буквами бумага, я не могла отогнать от себя мысль, что это был последний раз, когда ответы на терзающие меня вопросы были так близко.

Новое утро, новая машина (светло-синяя, с шумной магнитолой «мечта подростков» – бедные мои уши), на которой мы подъезжаем к новому городу. И все тот же брызжущий раздражением Науэль. Даже музыка, не выключаемая ни на минуту, не могла его задобрить.

– Уникальный экземпляр. Такой должен быть набит опилками и выставлен в музее, чтобы юные последователи восхищались и мечтали занять местечко рядом.

– Он всего лишь добросовестно выполнял свои обязанности. Тебе не нравятся плохие полицейские, тебе не нравятся хорошие полицейские, так какие тебя устраивают?

Науэль трагически закатил глаза.

– Логично предположить, что мне вообще они не нравятся. Видишь ли, даже хороший полицейский – это плохой полицейский.

– Да, для некоторых людей.

– Я как раз из этих «некоторых».

Воспоминания о происшествии, взбесившем Науэля, все еще заставляли меня нервничать. Около часу ночи на пустынной, провинциального вида дороге, по которой Науэль гнал так, словно надеялся поднять машину в воздух, нас остановил неожиданно возникший за поворотом полицейский. Денежный эквивалент прав на этот раз не сработал, прочих документов у нас тем более не было, и настырный, хотя и очень вежливый, пожилой усатый дяденька при исполнении объявил, что намерен задержать нас и препроводить в участок для выяснения наших личностей. «Как будто мы не знаем, кто мы!» – возопил мгновенно разъярившийся Науэль. «Надеюсь, скоро и мы будем это знать», – заявил старичок, на что Науэль ответил потоком отборной брани, запрыгнул в машину и нажал на газ. Наш побег не особенно походил на сцены из фильмов, но все равно я боялась поседеть на нервной почве и пересчитывала законы, которые мы успели нарушить. Методов Науэля я не одобряла, но мой рвущийся из горла протест заглох, стоило мне спросить себя: «А что мы должны были делать?» Я не могла предложить ничего лучше.

Утром Науэль купил тюбики черного и белого лака для ногтей и подкрасил номера, изменив некоторые цифры, хотя и считал это лишней предосторожностью. Я не верила, что такой детский трюк может сработать, и билась в истерике каждый раз как мы проезжали мимо очередного полицейского поста, но, к счастью, там дежурили плохие полицейские, предпочитающие беспокоить машины пошикарнее.

Мы совершили краткую остановку для завтрака, и, увидев Науэля с шоколадкой в одной руке и бутылкой ядовито-зеленого пойла в другой, я пришла в ужас:

– Науэль, десять утра!

– Должен же я что-то есть, – удивился Науэль и посмотрел на меня чистыми, как небеса, глазами.

– Теперь от тебя еще и алкоголем будет пахнуть. Вот остановят нас…

– Учитывая, что мы уже кругом виноваты, я могу быть пьяным вдрызг. Но не буду, – Науэль откупорил бутылку.

Как вообще можно пить такую мерзость? Я от одного только наблюдения, как он это делает, испытала боль в желудке.