Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Здесь нужен четырехзначный код.

– Второй героине «Полуночи» пятьдесят два года. Она называла свой возраст в фильме.

Науэль ввел код: «2652». Я затаила дыхание, и… ничего не произошло. Науэль попробовал «5226». Снова ничего.

– Блядь, – ругнулся он. – Как там было? «Сложи две половины…» Сколько будет двадцать шесть плюс пятьдесят два? – он посмотрел на меня, всерьез ожидая ответа.

– Семьдесят восемь.

– И раздели на два.

– Тридцать девять, – сразу ответила я. Что ж, я рада, что в этой заварушке принесла хоть какую-то пользу, сумев сложить и разделить два двухзначных числа.

«3939», ввел код Науэль. Сейф издал короткий щелчок.

– Как ты догадался получить верный код? – поразилась я.

– Понятия не имею. У меня вся логика в области задницы, – Науэль заглянул в сейф.

– Что там? – нетерпеливо спросила я, заглядывая через его плечо. Сейф был забит разноцветными папками.

– Карты пациентов, – объяснил Науэль. Вытащив одну папку и взглянув на обложку, он тихо выдохнул. – Надо же. Он столько лет не показывался, что я был уверен, он давно мертв.

– Узнал чью-то фамилию?

– Да, это актер. Эрве никогда не обсуждал со мной других пациентов, – поспешно вытащив все папки, Науэль перенес их на стол.

Других пациентов , отметила я.

Я ткнула в наклейку с фамилией на верхней папке.

– Она же модель, да?

– Угу, – подтвердил Науэль, перебирая папки. – Тут сплошь знаменитости и всякие шишки. Актер… бизнесмен… известный биолог… наследница парфюмерной империи… снова актер… этого не знаю… известный журналист… Я слышал, что среди его пациентов есть знаменитости, но не представлял, что в таком количестве.

Это объясняло, почему вместо того, чтобы открыть клинику поближе к центру города, Эрве предпочел использовать собственный загородный дом. Его клиенты высоко ценили уединенность и приватность этого места.

– Но если карты пациентов хранились в картотечном стеллаже, почему эти оказались столь хитроумно запрятаны?

– Тот случай на телевидении, – пробормотал Науэль, погружаясь в записи. – У Эрве началась настоящая паранойя после него. Он часто говорил, что работать с популярными людьми – это огромная ответственность из-за обращенного на них внимания общественности.

– Какой случай?

Науэль взглянул на меня из-под падающих на лицо светлых прядей.

– Вечно ты не в курсе. Три года назад телеведущая Дельфа Лориэле совершила самоубийство в прямом эфире.

– Зачем она это сделала?

– Она заявила, что все хотят увидеть ее казнь, и выстрелила себе в голову. У этого случая была долгая предыстория. Отца у Дельфы не было, мать растила ее одна. Когда Дельфе было двенадцать или около того, мать вышла замуж. Новоиспеченный папаша демонстрировал избыточную любовь к падчерице, особенно наедине. Он внушал Дельфе, что, проговорившись, она разрушит семейное счастье матери. Отчаянное желание Дельфы оставаться хорошей дочкой заставило ее терпеть все происходящее в течение нескольких лет.

– Вот козел.

– Однажды, в приступе черного отчаянья, Дельфа все-таки подала заявление в полицию. Любвеобильный отчим сразу драпанул. Мать набросилась на дочь с упреками. Дельфа забрала заявление, но отношения с матерью было уже не восстановить. Все последующие годы воспоминания о событиях юности терзали Дельфу. Даже став успешной телеведущей, она все еще не могла разобраться с бардаком у себя в голове и навязчивым чувством вины и стыда. И обратилась за профессиональной помощью. Как-то ночью в кабинет ее психотерапевта пробрался наркоман, стремящийся поживиться лекарствами. Наркотиков он не нашел, но наткнулся на записи врача, касающиеся его знаменитой пациентки. Разумеется, вскоре эти сведения всплыли в прессе, и публичного выворачивания ее души наизнанку Дельфа не выдержала.

– Какая ужасная история…

Науэля занимало другое.

– Это был великий момент роанского телевидения… И мне посчастливилось его наблюдать. У меня даже возникло желание проделать самому нечто подобное, но последующие многочисленные подражатели открыли мне глаза на всю убогость попыток скопировать чужой успех, – столкнувшись с моим потрясенным взглядом, Науэль резко сменил тему: – Эрве категорически осуждал психотерапевта, беспечно отнесшегося к хранению конфиденциальной информации. Говорил, что, если бы нечто подобное случилось с его пациенткой, он не знал бы, как это пережить. Предположу, он отстроил сейф вскоре после случая с Дельфой, хотя в этот дом и раньше было сложно пробраться. Слабое место если только подвал, но и там двенадцатизначный код.

– Думаю, Эрве был хорошим человеком, если так беспокоился о своих пациентах.

– Очень, – среди папок обнаружилась тонкая тетрадь в зеленой обложке. Науэль раскрыл ее. – Всё же что-то в этом есть, – продолжил он тихо. – Я имею в виду, взять и выплеснуть свои мозги на глазах тысяч зрителей. Такая буффонада стоит того, чтобы умереть.

– Никакая буффонада не стоит, – категорично возразила я.

– Что это? – Науэль развернул тетрадь ко мне.

Упрощенным, с трудом читаемым почерком там было написано следующее:

Ирраэль

Лателек

Лавель

Столбик фамилий, частично знакомых. Науэль полистал тетрадку – далее фамилии сменились цифрами:

0069

0111

И далее в том же духе.

– Четырехзначные числа – скорее всего, номера карт пациентов, – предположил он. – Тех, что были в том шкафу и теперь пропали. Придется довольствоваться нашими звездами. Давай-ка найдем истории болезни тех, которые упоминаются в тетради. Позже их следует внимательно изучить. Вот эти не трогай. Я их уже просмотрел. Среди них нет имен из списка, – он отложил несколько папок в сторону.

– Думаешь, в тетради что-то важное? – спросила я, принимаясь за работу.

– Если подсказка Эрве привела нас к ней, значит, он хотел, чтобы я ее увидел.

Отобранные папки и тетрадь мы сложили в рюкзак Науэля. На столе осталась заметно уменьшившаяся стопка историй болезни и лежавший здесь прежде блокнот на металлической пружине. Науэль оторвал верхний лист блокнота и посмотрел на просвет.

– Так я и знал, – он удовлетворенно хмыкнул.

– У?

– У него была привычка рисовать во время телефонных разговоров. Он сильно нажимает… нажимал на ручку, а бумага блокнота тонкая и мягкая. Остались вмятины. Посмотри.

Я посмотрела, но смогла различить бесцветные линии лишь когда Науэль включил настольную лампу и показал на просвет.

– На что похоже? – осведомился он.

– Алмаз, рубин… какой-то кристалл. Это обязательно должно что-то значить?

– Может быть. Или же это просто бессмысленный рисунок, продукт скучающих рук. В любом случае запомним – кристалл. Там еще какие-то цифры… 9.22, 20.25. Что это может быть?