Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Тлеющие нити источали неимоверную вонь и множество дыма, стремительно распространяющихся по дому. Кто там говорил, что нет дыма без огня? Бывает, и еще как. Мы услышали шум в глубине дома – наш противник заволновался. Происходящее напомнило мне способ отлова животных, о котором я прочитала в одной книжке. У входа в нору или у корней дерева разводят костер. Чуя дым, животное ударяется в панику, выбегает и попадает в расставленные силки. Сейчас Науэль занимался тем же самым.

Поначалу только щекоча, теперь дым уже царапал горло, и, подтянув ворот свитера, я начала дышать через ткань. Больше всего мне хотелось как следует прокашляться, но я держалась. Мы слышали кашель и шаги – наш враг метался по комнате. Он с шумом открыл окно, но решетка мешала ему покинуть дом. Он не понимал, что происходит. У него сдавали нервы. Затем он снова затих. Но уже как-то иначе.

Мы прождали еще с четверть часа. Я потратила это время, главным образом, на опасения, а не задохнемся ли мы первыми, хотя в щель приоткрытой входной двери поступал свежий воздух. Глаза пощипывало, горло драло уже невыносимо, и я сглатывала горькую слюну. Не кашлять. Я зажмурилась, пережидая спазм. Не кашлять…

Я все-таки закашлялась, но меня заглушил грохот падения (шарики брызнули во все стороны, один стукнул меня по щиколотке). Мгновенно сориентировавшись по звуку, Науэль бросился на врага, обрушив на него весь свой невеликий вес и вцепившись мертвой хваткой. Я засуетилась, отчаянно желая помочь, но не понимая, как могу это сделать.

– Фонарь! – закричал Науэль, и его прервал звук удара.

Мне повезло, и после трех минут метаний фонарик нашелся – попался мне под подошву. К тому времени звуки драки затихли, слышалось лишь чье-то свистящее дыхание, я не могла понять, чье. Включив фонарик трясущимися руками, я повела лучом, пытаясь не строить догадок, что увижу. Луч наткнулся на Науэля, живого и относительно невредимого, и я застонала от облегчения. Взъерошенный, с кровью, стекающей по подбородку, он сидел на поверженном кшаанце, одной рукой прижимая нож к основанию его шеи, а другой вжимая его лицом в пол так, что нос расплющивался.

– Все в порядке? – спросила я.

– Смотря у кого ты спрашиваешь. Дай мне липкую ленту.

Я уже походила на ассистента при операции – подай то, подай это. Подсвечивая Науэлю фонариком, я наблюдала, как он обматывает лентой запястья смуглого черноволосого парня.

– Вставай, – приказал ему Науэль.

Парень не понял, только покашлял и повернул голову, сверкая слезящимися от дыма глазами.

– Вставай! – повторил Науэль и для пущей доходчивости пнул кшаанца в бок розовым кедом.

Кшаанец выгнулся, как гусеница, прежде чем сумел подняться на ноги. Выпрямился. Выражение лица у него было испуганное, нос и губы сильно разбиты. Он оказался совсем молодым, не старше Науэля, и я с удивлением обнаружила, что никакой злости к нему не испытываю. Впрочем, побежденного врага пожалеть легче, чем победившего.

– Отведем его в подвал.

– А второго?

– А второго отнесем. Осторожно, не грохнись. Шарики.

Отыскав оброненный кшаанцем пистолет, Науэль поднял его и направил на кшаанца.

– Вперед и с песней.

Кшаанец ответил ему тоскливым взглядом. В луче фонаря я заметила, что его заведенные за спину руки дрожат.

Запихнув его в подвал и надежно привязав к трубе, мы вышли на лужайку захватить его коллегу, обмотанного липкой лентой как ценная бандероль. Кшаанец пребывал в глубоком обмороке. Наклонившись, Науэль подтянул вверх его веко. Зрачка не было видно.

– Мне пришлось ударить его дважды. Одного раза было мало, два, как выяснилось, много. Вот дерьмо. Ладно, бери его за ноги.

Второй кшаанец был старше и гораздо крупнее первого, и я намучилась, помогая его тащить, но была рада почувствовать себя полезной. Наконец-то. И наконец-то можно вволю покашлять.

Заперев кшаанцев (хитрый замок даже изнутри требовал подтверждения кода), мы постояли снаружи, с наслаждением вдыхая свежий воздух, кажущийся сладким после горького дыма. Небо начинало светлеть.

– Перед рассветом у людей снижается концентрация внимания, – лениво объяснил Науэль. – Они чаще совершают глупые поступки, их легче застать врасплох.

– Все ты рассчитал.

Науэль улыбнулся, не споря.

– Только знаешь что, Аннаделла, бросай курить. Хрипишь как старая собака.

– Брошу. Когда ты бросишь.

Запустив пальцы в рот, Науэль проверил, все ли зубы целы.

Мы вернулись в дом. Науэль предварительно включил электричество, так что выключатели снова работали. Яркому свету радовались глаза. Мое внимание привлекли яркие шарики, рассыпанные по полу, и среди них несколько капель крови. Науэль прошел в коридор, поднял еще чадящий клубок и вышвырнул его на улицу. Раскрыл форточки.

– Фейерверк говорил мне, что запахнет пожаром, но почему он не сказал, что будет вонять так, что сдохнуть можно? Он прав насчет себя – он действительно недооценивает вредоносность собственных поделок, – от розового кеда отпрыгнул стеклянный шарик. Науэль поднял его. – Красивый, – сказал он, посмотрев сине-зеленый шарик на просвет, и убрал его в карман. – Приступаем.

Мы заглянули в несколько комнат, не обнаружили ничего подозрительного и прошли в кухню. Стены кухни были оклеены светло-желтыми обоями с фруктами. Утварь блестела. Порядок, уют и покой. Было странно осознавать, что хозяин этого дома убит.

– Чаю или кофе? – спросил Науэль, включая электрический чайник.

– Как ты можешь пить что-то в этом доме?

– А что не так с домом? – удивился Науэль. – Я здесь жил, – он всыпал в чашку полную ложку горького растворимого кофе и сгреб из вазочки на столе горсть рафинада. – Между прочим, сейчас паршивая рань. Я отнюдь не жаворонок.

Что-то в выражении его лица подсказывало мне, что ему не по себе. И вовсе не из-за тех двоих, которых мы заперли в подвале.

– У тебя кровь на лице. Смой.

Наклонившись над раковиной, Науэль увидел в ней кружку с остатками чая – вероятно, кто-то из вторгшихся в дом решил восстановить баланс жидкости в организме.

– Это моя, – сказал он злобно и бросил кружку об пол, расколотив ее на куски.

Мы осмотрели остальные комнаты и – особенно тщательно – зеркала в них, но не обнаружили ничего необычного.

– А вдруг мы ничего не найдем? – спросила я.

– Что-нибудь, да найдем. Всегда находится.

Спальня Эрве напомнила мне о видеопрокате. Стен не было видно за стеллажами, забитыми видеокассетами. На телевизоре стояло несколько рамок с фотографиями девушек – шатенки и белокурой. На одном снимке девушек обнимал за плечи мужчина лет пятидесяти.

– Это Эрве? – уточнила я.

– Да.

Я снова посмотрела на снимок. Для его возраста Эрве был весьма привлекателен: седые волнистые волосы, светло-голубые глаза и открытая, вызывающая доверие, улыбка.