Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Ничего себе! – то ли от шока, то ли из чувства противоречия, мне люто захотелось закурить.

– Да, сурово. Нам сюда, – Науэль показал на дверь.

Я посмотрела на замок.

– Но тут заперто.

– Опять стереотипы мешают рассмотреть истинную суть вещей, – хмыкнул Науэль. Легко раскрыв, он снял замок. – Не смотри на меня такими глазами. Я не ломаю металл голыми руками. Замок висит только для вида.

За дверью оказалась еще одна лестница, с перекладинами, по которой мы поднялись на крышу, где было просторно, светло и слабо пахло гудроном. До меня, наконец, дошло, почему клинику прозвали «кристалл». Здание было шестиугольной формы.

– Ты нашел того человека?

– Да, конечно, и свесил его с крыши, чтобы он расслабился и стал доверительнее в разговоре.

– Так нашел или нет?

– Вроде бы. Я не уверен. Там был стенд с информацией о врачах. Имена мне ничего не сказали, но некий Готрек Моравалис учился в том же университете, что и Эрве. Да и возраста они примерно одинакового, если судить по фотографии.

– Это вовсе не означает, что он тот, кто нам нужен.

– Не скажи. У многих людей основной круг общения формируется во время учебы, а Эрве был постоянен в связях. Я подходил к кабинету этого Готрека, но там заперто. Ладно. В любом случае мы сможем все разведать позже.

– То есть?

– То есть на ночь мы остаемся здесь.

– Ты с ума сошел?

– Если мы продолжим в рабочее время шляться по зданию, нас быстро выставят. Или у тебя есть идея, как принудить сотрудников клиники к сотрудничеству? Лично мне ничего не приходит в голову, кроме банального насилия. Уверен, под наставленным на них пистолетом нам с радостью согласятся рассказать все, что знают.

– М-м… – пробормотала я, не находясь с ответом.

– Рабочий день заканчивается. Через час, два максимум, все разбредутся, и мы обретем свободу действий. Главное, чтобы нас не засекли и не вышвырнули раньше.

– Ты прав, – неохотно признала я и сунула руку в карман за сигаретной пачкой.

Только я сделала первую затяжку, намереваясь подлечить истерзанные нервы, как меня тряхнуло еще раз: на крышу ввалился какой-то лохматый тип. Вот тебе и безопасное место. Тип был в белом халате и, судя по стремительно потемневшей физиономии, обрадовался нам не больше, чем мы ему.

– Сюда приходить запрещено, – выдавил он, осторожно приближаясь к нам.

– Да, мы все здесь в курсе об этом, – протянул Науэль, отвечая прямым взглядом.

– Ладно, – махнул рукой тип. – Я не вижу вас, вы не видите меня, – и, опровергая свои слова, так и вцепился в меня взглядом. – Куришь? Тогда я тоже закурю.

Три минуты мы с типом истерично дымили, демонстрируя, что никотин – это наше всё. Немного утолив табачный голод, тип заметил как бы вскользь:

– Чего-то вы не в халатах.

– Постирочный день, – объяснил Науэль.

– Само собой, – согласился тип и, особо не стесняясь, достал из кармана фляжку, сделал из нее большой глоток и поморщился. – Это чай, – пояснил он.

– Само собой, – кивнул Науэль.

После «чая» глаза у типа хитренько заблестели.

– Раньше я вас тут не видел.

– Мы новенькие, – вежливо объяснил Науэль.

– Чем занимаетесь?

– Я специалист по неврозам.

– А она?

Науэль ехидно улыбнулся.

– Моя главная пациентка.

С тоски я зажгла вторую сигарету. Тип последовал моему дурному примеру.

– Ну и как, нравится здесь?

– С каждой минутой все больше, – кажется, Науэль был честен.

Мы докурили в полном молчании. Уже развернувшись, тип неожиданно крикнул: «Нет у нас такой должности!», выхватил у меня пачку с сигаретами и рванул к лестнице.

– Это не должность! – крикнул вслед ему Науэль. – Это призвание!

– Сигареты, мои сигареты, – заскулила я. – Он забрал их!

– Ну что ты как четырехлетний ребенок: «А-а-а, у-у-у, он забрал мое курево», – отчитал меня Науэль, и от удивления я сразу затихла.

– Однако любопытные у тебя представления о детях.

– Ой, четырехлетние же еще не разговаривают.

– Они не курят! Ты что, забыл начисто годы, когда сам был ребенком?

Науэль изобразил странный танец с потряхиванием коленями и локтями.

– Что это? – не поняла я.

– Танец радости, по поводу того, что мне удалось стереть детство из памяти.

Я покачала головой.

– Иногда я совсем тебя не понимаю.

– А все потому, что мы употребляем разные вещества.

Кроме неадекватного курильщика нас никто больше не потревожил, и мы прождали до половины девятого – девяти, если верить чувству времени Науэля. Несоответствие наших взглядов на детей вылилось в спор.

– Дети не курят, не пьют и не занимаются сексом, – настаивала я.

– Но я же все это делал, – не соглашался он.

– Тогда у тебя было неправильное детство.

– Но все-таки я был ребенком. Следовательно, дети пьют, курят и занимаются сексом.

Он препирался со мной просто из вредности и в итоге совсем заморочил мне голову.

Когда мы спустились на этаж, в блекло-голубом коридоре стояла полная тишина, если не считать дребезжания моих нервов.

– Вот этот тип, – Науэль показал фотографию на стенде. Круглолицый улыбающийся дяденька. – Его кабинет четырнадцатый. Только надо найти ключи. Дверь массивная, не сломаешь.

– Ключи должны быть в вестибюле. Они висели на дощечке в кабинке регистраторши, я видела.

Но в вестибюле нас ждало разочарование. Узкая, окрашенная под цвет стены, дверь, запертая ранее, теперь была открыта, и из нее тянулся свет. Мы выпали обратно в коридор и присели на пол, прячась за дверью, снизу не прозрачной.

– Охрана! Об этом я как-то не подумал, – пробормотал Науэль. – До сих пор я забирался только в жилые дома.

Я предпочла не выяснять, чего он там забыл, и вместо этого спросила свистящим шепотом:

– Что будем делать?

– Ждать подходящего момента, – Науэль устроился на полу поудобнее.

– Подходящего для чего?

– Чтобы тюк его по голове. И никто не будет нам мешаться.

– Нет! – возмутилась я.

– Не ори, – рассердился Науэль.

– Слушай, я не позволю тебе бить по голове человека, который виновен лишь в том, что стал препятствием для такого аморального типа, как ты. И не только по голове, а в принципе. Даже и не думай.

– Ключи от регистратуры наверняка у него. Если мы их не получим, мы протусуется здесь зря.

– Твои проблемы, – отрезала я, и Науэль издал страдальческий стон.

– Все время нудишь, и нудишь, и нудишь, то в одно ухо, то в другое. Наверное, мне пора уже называть тебя «Моя совесть». Да, ты моя совесть. Нас разлучили при рождении.

– Ты родился раньше меня. Нас не могли разлучить при рождении.

Науэль вздохнул.

– Видишь? Не то чтобы я хотел быть таким бессовестным. Мне просто даже и не предложили! – он посмотрел сквозь стекло двери. – Э-э, так не пойдет. Я не любитель ждать.