Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Мы сидим здесь пять минут!

– Считаешь, просиди мы пять часов, мне было бы легче? – Науэль встал. – Идем.

– Что ты будешь делать?

– Еще не знаю, сориентируюсь на месте.

Я печально вздохнула, прячась за спиной Науэля. Даже глядя в его затылок, я догадывалась, какое самоуверенное выражение сейчас у него на физиономии. Или, может, замечала растянувшуюся шире лица нахальную улыбку… Из дверного проема в темный вестибюль выплескивались дергающийся свет и напряженная, позвякивающая музыка – охранник смотрел телевизор. Фильм, должно быть, бил по нервам, потому что когда Науэль кашлянул, привлекая внимание, эффект это произвело мощный. В комнате что-то уронили, или даже охранник упал сам, если судить по грохоту. Затем взъерошенный человечек выпрыгнул из комнаты и истерично-героическим жестом направил на нас пистолет. «Начинается», – уныло подумала я и подняла руки.

Науэль выставил перед собой ладони.

– Все в порядке.

Охранник не опускал пистолет. Он был щуплый, ростом не выше меня, и, наверное, даже с пистолетом ощущал себя уязвимым перед возвышающимся над ним Науэлем. Отступив, охранник осторожно завел руку назад, нажал на выключатель, и вестибюль залил ослепительно яркий свет. Щурясь от света, Науэль улыбнулся широкой, обворожительной улыбкой, в которой искренности не было ни на грош – много лет эта улыбка была его оружием в борьбе с телевизионщиками, журналистами и прочими людьми, задающими не те вопросы не в то время. Она была неотъемлемой, характерной его частью; украшая лицо Науэля, заставляла навсегда запечатлеть его черты в памяти. Улыбаясь вот так, он просто не мог остаться неузнанным.

– Ты?

– Именно.

– Но… как?

До нас донеслась истерически веселая музыка рекламной заставки. Науэль легко скользнул к охраннику и мягким движением опустил его руку, сжимающую пистолет.

– Мне нужно кое-что вам объяснить.

И он объяснил. Его история была феерически бредовой. Он никуда не пропадал. Он готовился к роли в новом фильме. Он играет психиатра, который, проводя большую часть дня в разговорах с психами, постепенно сам впадает в безумие и впоследствии становится бродягой, одержимым идеей мирового заговора – да, фильм обещает быть грандиозным, а роль – сложной.

– Способность к актерской игре основана на прошлом опыте, – уверил Науэль тоном эксперта.

Если тебе нужна грусть, ты не изображаешь ее. Ты вспоминаешь ситуацию, когда тебе действительно было грустно, и переживаешь эти эмоции заново, что и фиксирует бесстрастная камера. Но для убедительного отыгрывания бродячего психиатра прошлого опыта Науэля оказалось недостаточно, так что он оставил дом и начал принимать галлюциногены (здесь мне захотелось вмешаться и заявить, что бродяжничество и наркотики для Науэля ну никак не являются новым опытом). Хотя все это относится ко второй половине фильма. А в первой…

– Вначале я профессионал, выполняющий свою работу. И именно здесь на предварительных репетициях у меня возникли наибольшие сложности. Мне не по себе. Мне все мешает. Я думаю, что стол не мой и что халат недостаточно стильный. Мне говорят: «Науэль, сделай физиономию чуть менее блядской», а я отвечаю, что такой же, но черный смотрелся бы лучше. Я не выгляжу как врач. Мне просто не удается опереться на прошлый опыт.

– Неужели это настолько важно? – робко осведомился охранник.

– А как же, – назидательно ответил Науэль. – Снимать кино – словно строить из карт башню в тысячу этажей. Одно неверное движение, и все может рухнуть.

В общем, он взял девицу из театрального, то есть меня, и, подчиняясь требованиям перфекционизма, превратившего его в кумиры миллионов, пробрался в здание клиники с целью впитать в себя дух лечебного заведения, посидеть на месте психиатра и метафизически пробраться в его шкуру.

Пораженный словом «метафизически», охранник все же бросил на меня сомневающийся взгляд.

– Она из вольных слушателей, – пояснил Науэль. – Уже пять лет, изо дня в день, она прилежно посещает занятия в надежде, что ее примут вместо кого-то отчисленного. Но чуда не происходит, хотя люди вылетают оттуда, как птицы. Начисто лишена таланта. Все это грустно, но зато она была единственной, кто оказался свободным.

Я нахмурилась. Так ли обязательно было придумывать обо мне такую историю?

– Я даже набросал сценку для отработки на сегодняшней репетиции. Конечно, весьма схематично, только обозначил сюжет. Слова диалогов должны зародиться в самом сердце, вырваться из груди с потоком пламени – ну, ты понимаешь. Уверен, получится настоящая психодрама. Врач и пациентка. Это будет историей любви, отягощенной клинически. Он из этических соображений не может позволить себе влечение к ней и не может позволить не влечение, потому что оно прописано в сценарии. Она шизофреничка, и ее чувства обратились в лед, и все, что может растрогать ее, – это звук, с которым раствор выливается из иглы. Завязка обещает безумную страсть.

Науэля несло. Он сам себе верил. Для маленького охранника он был кометой с небес. Реакция восторженная – и легко предсказуемая. Ну что делать охраннику целую ночь в пустом здании? Смотреть телевизор. Его разум был безнадежно заражен. Но остатки добросовестности не желали испаряться в жарких лучах телевизионного фанатизма.

– Все-таки, я должен следить за объектом и так далее…

– О, мой дорогой, в чем здесь проступок? Это просто обмен информацией. Ты узнаешь немного больше про телевидение, где работаю я. Я узнаю немного больше об учреждении, где работаешь ты. Честный обмен.

– Но я не должен позволять посторонним расхаживать по зданию…

– Какой я посторонний! Каждому известно мое лицо!

Незадачливого охранника еще терзали сомнения, но Науэль разогнал их заклинанием:

– Я знаю всех – актеров, телеведущих, моделей. Скажи мне, кто тебя интересует, и я расскажу об этом человеке такие вещи, каких ты никогда не прочитаешь в газете. Самые секретные секреты.

Несмотря на невероятно соблазнительное предложение, охранник все еще колебался. Пытаясь впечатлить его, Науэль начал фонтанировать сведениями, способными озолотить представителя желтой прессы. Меня уже слегка подташнивало слушать их разговор, и я потянула Науэля за рукав, напоминая о нашей цели.

– Чего мы ждем? – спросил он у охранника.

Тот усмехнулся, и в его глазах впервые мелькнула осмысленность.

– Вот чего, – показал он на экран, где как раз начиналась какая-то викторина. – «Колесо удачи».

– Тебе нравится эта передача?

– Они говорят, что отбирают участников по письмам. Я пишу им уже семь месяцев, каждую пятницу, но меня игнорируют.

Науэль посмотрел в телевизор, по экрану которого скакал круглый, гладкий ведущий.