Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Чтивом запасся на месяц вперед, вот радость-то, – заметил Науэль и, упав в кресло, упрекнул меня: – Ты могла бы проявлять больший интерес к расследованию.

– Я проявляю. Просто у нас с тобой разные расследования, – объяснила я, посылая ему пристальный взгляд.

– Опять ты об этом, – нахмурился Науэль. – То есть обо мне. Далеко продвинулась к разгадке?

– Не особо. Все хожу вокруг да около и думаю, что же с тобой случилось, если ты так упорно молчишь об этом. Ищу точку отсчета, как сказал Янис.

– В твоих представлениях обо мне я загадочен как никогда в жизни.

– Сам напускаешь тумана. Как насчет отступить от своей анормальной скрытности хотя бы на шаг?

– Крошечный шажочек, вот такой, – Науэль показал большим и указательным пальцами расстояние не шире угольного ушка. – А чего тебе, собственно, надо?

– Ну, для начала, узнать, как давно ты проходишь психиатрическое лечение. Ты был пациентом Эрве – не вздумай отрицать. Вероятно, так вы и познакомились. Не знаю, насколько корректны были ваши отношения с точки зрения врачебной этики.

– Как давно? Шестой год. Успел собрать коллекцию психиатров и к ним с десяток психотерапевтов, если ты улавливаешь разницу. Это не считая тех светил науки, что помогали мне убить время в наркологических клиниках, куда я попадал трижды. В первый раз скорее принудительно, чем добровольно, а дальше из искреннего желания держать себя в пределах дозволенного. Приходил на своих ногах, так сказать.

– Зачем тебе врачи? Из-за бессонницы? Депрессии?

– Да, – Науэль улыбнулся уголком рта. – И не только. Я не рассчитываю, что кто-то из них сможет мне помочь. Я просто развлекаюсь.

– Странное развлечение.

– Наверное. Я нахожу особую прелесть в том, чтобы выглядеть максимально убедительно, при том, что несу страшную чушь.

– Что ты им рассказываешь?

– О, так, разные истории, – Науэль наморщил лоб, затем сморщил все лицо в выражении сильнейшего страдания. – Знаете, – начал он высоким подрагивающим голосом, – каждый раз, когда я приближаюсь к плите, я норовлю включить газ и сунуть голову в духовку, что мешает мне печь печенюшки, а это очень расстраивает. Я произнес фразу «лучше бы я сдох» 18 000 раз, в надежде, что смерть придет и заберет меня, но в том фильме наебали и ничего не произошло, вот только я так привык бубнить одно и то же, что боюсь, это переросло в обсессивное расстройство. Знаете, я рос в многодетной семье, и когда у нас не было еды, пьяная мать заставляла нас съедать сестренку или братика. Голодать нам не пришлось, потому что она рожала по десятку в неделю, как мышь, но с тех пор меня начинает рвать, едва я почую запах мяса, – Науэль остановился, заметив мой ошарашенный вид. – Что такое?

– Ты не ешь мясо, – пролепетала я.

– Что? – удивился Науэль. – Нет. Мои братишки и сестренки не пострадали, хотя бы по той причине, что у меня никогда их не было. Хочешь узнать, почему я не люблю мясо? Следует начать с горчицы, с которой мы пребываем в неприязненных отношениях, как тебе известно. Однажды я купил на улице бутерброд, щедро начиненный этой мерзостью, и тот завтрак мне было суждено запомнить надолго, потому что у меня произошла аллергическая реакция, горло стремительно отекло, и я начал хрипеть, кашлять и задыхаться. Отвратительные ощущения. Я был бы мертв, если бы по чистой случайности мой приступ не случился прямо возле больнички – скорая помощь успела, даже особо не торопясь. А потом у меня был приятель. Настоящий мужик с виду: носил бороду, пил пиво как воду и все время говорил об охоте. Он считал, что нет лучшего ужина, чем бадья рубленого мяса с добавлением тюбика горчицы, и хотя он знал, что случилось со мной, он все равно жрал, жрал, жрал передо мной свою залитую коричневой жижей гадость, и с тех пор я ненавижу бороды, пиво, охоту и мясо!

Мы посмотрели друг на друга. Мои пальцы нервно сжимали сиденье стула, на котором я сидела. Науэль улыбнулся холодной, безмятежной улыбкой, пока ярость в его глазах медленно гасла.

– Вернемся к теме. Ко времени очередной консультации я обычно успеваю забыть, что говорил на предыдущей, и меня благополучно ловят на вранье. Да, я отвратительный пациент, – он снова улыбнулся. – Моя лживость еще не самое скверное. Я также склонен проникаться страстью к объектам моих «исповедей», и с моей прямолинейностью в данном вопросе пару раз ставил себя под угрозу быть привлеченным к суду за сексуальные домогательства. Хотя не все были так строптивы. С одним из моих мозгоправов я периодически трахался, однажды даже в его кабинете, пока за дверью следующий пациент ожидал начала консультации. В итоге о его телесно ориентированных методах работы прознала жена и подала на развод, отсудив у него детей без права посещения и квартиру. Для полноты жизненного краха его уволили из клиники за нарушение этики, а я, обнаружив, что вне своей профессии и кабинета он не кажется мне привлекательным, не то чтобы исчез, но стал совершенно недосягаем, – Науэль скрипуче рассмеялся и замолчал.

– Это все? – спросила я, выждав.

– Нет, как раз самое главное я не упомянул. Несколько лет назад я решил отказаться от психотерапевтической бреши в моем кармане и очень быстро осознал, что не способен это сделать, – Науэль запрокинул голову. По вздрагиванию его шеи было заметно, как жадно он глотает воздух.

– Почему? – спросила я тихо.

– Потому что, как выяснилось, я просто изнемогаю, если нет того, кто говорит мне: «Вы просто жертва, Науэль, невинная жертва обстоятельств. Снимите с себя этот груз, вы не должны нести его». Всякую такую чушь, не являющуюся правдой, купленную за мои собственные деньги, без которой я уже не могу обходиться.

– В чем ты винишь себя?

– А вот это я обсуждать не намерен, – Науэль резко поднялся. – Что за напряженная атмосфера? Воздух хоть ножом режь.

Я смотрела на него серьезными глазами.

– Хватит, – скривил губы Науэль. – Не придавай значения услышанному. Если сейчас ты чувствуешь жалость, вспомни, что моя фантазия проявляет себя не только в присутствии психотерапевтов.

– Ты стал бы лгать мне?

– Конечно. Когда меня заставляют быть искренним, лгать – это все, что мне остается. И ты никогда не сможешь отличить, когда я говорю одно, когда – другое. Может быть, я не люблю мясо, потому что его волокна слишком жесткие, и пеку печенье каждое воскресенье. Кто знает? Идем. Мне хотелось бы разузнать причину отсутствия нашего нового друга Готрека на рабочем месте.

– Можно покопаться в отделе кадров.

– Туда и направимся.

В отделе кадров Науэль сразу стянул печенье из вазочки. Когда я поинтересовалась, не слишком ли нахально он себя ведет, он рассмеялся и махнул рукой:

– Специфический жизненный опыт приучил меня, что иногда лучше расслабиться и попытаться получить удовольствие – во избежание более серьезных травм, де-е-етка.