Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Все еще размышляя над странным чувством юмора Науэля, я слонялась по дому, когда свет из приоткрытой двери позвал меня, как мотылька, также, как мотыльку, не суля ничего хорошего. Я вошла в комнату крадучись в соответствии с новоприобретенной привычкой таиться. Дьобулус сидел на узком, обтянутом сиреневым шелком, диване и читал книгу. Положив голову на его колени и, как эмбрион, поджав ноги, безмятежно спал Науэль.

Дьобулус не поднял головы, продолжая читать, а я встала, глядя на них и чувствуя, как от моего сердца медленно откалываются куски. Науэль выглядел умиротворенным и довольным. Я не должна была расстраиваться, но именно это и терзало меня: Науэль был счастлив рядом с Дьобулусом. Науэль улыбался ему, всегда был готов поговорить с ним, дотрагивался до него и позволял ему прикасаться к себе. С Дьобулусом он не был холодным, замкнутым и колючим. Науэль любил этого зловещего типа – чувство, которое он никогда не демонстрировал по отношению ко мне.

Вдруг я осознала, что Дьобулус отвлекся от книги и смотрит на меня своими золотистыми, как у тигра, глазами. Наши взгляды встретились, и он улыбнулся с нескрываемым презрением.

– За что вы так со мной? – спросила я. Глаза щипало. Хотя я старалась не моргать, голос выдал меня, прозвучав хрипло. – Я ничего вам не сделала. Вы даже не можете ревновать его ко мне, потому что я для него никто.

Дьобулус прищурился. Задержав дыхание, я ждала хотя бы намека, что он способен испытать сочувствие ко мне, посмотреть на меня без пренебрежения.

– В этом все и дело, – проговорил Дьобулус, обсасывая каждое слово, как ледышку. – Это твоя проблема. Ты никто. Вообще. По жизни.

У меня просто не было слов (на самом деле, были, но ни одно из них не прозвучало бы убедительно), поэтому я развернулась и ушла. Дрожащие ноги привели меня в какую-то комнату, где я обессиленно опустилась на диван. Не прошло и тридцати секунд, как заявился рыжий котище, столь же высокомерный, как его хозяин. Приблизившись, он задрал голову, посмотрел на меня как на дерьмо и напряг лапы для прыжка. Я суетливо встала. Кот вспрыгнул на мое место, снова напоминая мне Дьобулуса – ведь диван был таким длинным, а я занимала лишь малую его часть, но он желал лишить меня и моей скудной доли.

В хмыканье вдруг возникшего в комнате Науэля сквозило раздражение.

– Что опять со мной не так? – спросила я с тихим отчаяньем.

– Тебя согнал с дивана кот!

– Но он такой нахальный, – беспомощно призналась я, и Науэль внезапно впал в ярость.

– Это всего лишь кот! Если ты с паршивым котом совладать не способна, с кем в этом мире ты можешь справиться? Да это ты должна стряхивать его с дивана!

Я нервно облизала губы, глядя на Науэля с немым удивлением.

– Чем меньше ты ему сопротивляешься, тем больше он тебя презирает, – процедил Науэль, страшно сверкая очками. Грубо схватив кота поперек туловища, он вышел с ним из комнаты. Лапы кота жалобно болтались, но это зрелище не принесло мне удовлетворения.

«Что же мне делать? – думала я, засыпая той ночью. – Почему мною все так недовольны?»

Очередной кошмарный сон начался с ощущения тепла. В отличие от предыдущих, он был очень четким и реалистичным, настолько, что, погрузившись в него, я приняла его за реальность. Я лежала на животе, чувствовала, как солнце жжет спину, слышала пульсацию крови в ушах. Потом я поняла, что это не жжение солнца, это боль, а пульсация сердца – близящийся топот чьих-то ног. Мне стало страшно. Я встала, что удалось мне с трудом, и солнечный свет ударил в глаза, ослепляя меня. У меня не было сил для бега, и я пошла прочь. Что-то текло по лицу. Я провела по щекам и увидела кровь на ладонях. Посмотрела на себя. Это было не мое тело, и оно кровоточило. Бездумный, подчиняющий всю меня ужас выплеснулся из глубин моего существа, и я все-таки побежала. Но меня нагоняли, и вот они уже рядом. «Не оборачивайся», – сказала я себе и, замерев, втянула голову в плечи.

Длинный клинок рассек мой череп, и я проснулась, слыша собственный крик. Было пять часов утра. Подушка под щекой намокла от слез, голова действительно раскалывалась надвое, и потоки холодного воздуха, вливающиеся в форточку, были как благословение для моего раскаленного лба. Что происходит со мной? Мне вдруг припомнилась моя галлюцинация – отрезанная рука на земле. Не оставляло ощущение, что в ту ночь нечто жуткое высвободилось в моей голове и с тех пор не желает угомониться… Нет ли здесь вины самокруток Фейерверка?

В отдалении грохотал гром, о стекло разбивались капли дождя. Я долго лежала без движения, но к завтраку все-таки выбралась в столовую, где Науэль изливал свое негодование касательно того, что хочет подстричься, но не может дозвониться Эрелю.

– Почему бы не позвать кого-то другого? – предложила я, когда почувствовала, что, если он не прекратит сию же минуту, у меня глаз начнет дергаться.

– Это терять девственность можно с кем попало, – зашипел на меня Науэль (после эпизода с котом он потерял всякую гуманность в обращении со мной). – Даже если не понравится, так с тебя не убудет. А доверять свои волосы можно только стопроцентному профессионалу.

Микель взглянул на Науэля с легким недоумением и положил сыр на гренок.

– Не слушай его, Микель, – сказал Дьобулус. – Он несчастный человек и не понимает, что говорит.

Науэль вспыхнул, но ограничился тем, что шумно бросил ложку на стол и угрюмо молчал до конца завтрака.

Ближе к вечеру Эрель все-таки появился в доме Дьобулуса и привез с собой золотистое сияние довольного собой человека и цветочное благоухание – к несчастью для аллергичного Науэля. К его приезду Науэль нацепил свои линзы, потому что очков он стеснялся, что я считала довольно глупым для человека двадцати шести лет от роду. А Эрель ничего не стеснялся и был из тех, кто везде чувствует себя вольготно. Пожимая руку хозяину дома, он скорчил мордашку навроде «какие люди, вот это да», что вызвало у Дьобулуса ироничную улыбку.

Я обрадовалась Эрелю больше обычного, хотя и так всегда была ему рада. Он поцеловал Науэля и обнял меня, удивившись:

– Кожа да кости.

Льстивое преувеличение, как обычно. Я улыбнулась, рассматривая его. На нем были светлые джинсы и белая рубашка с крупными красно-розовыми цветами. На левом запястье блестели и звенели его обязательные браслеты в виде тонких золотистых колец. Волнистые волосы Эреля стали длиннее и, свежеокрашенные, ярко золотились. Высокий красавчик, внешне он походил на Науэля, и вместе с тем, добродушный, смешливый и солнечный, по характеру был его полной противоположностью.

– Отлично выглядишь, – сказала я.

– Отдайся в мои нежные руки, дитя мое, и после я скажу тебе то же самое, – сверкнул улыбкой Эрель.