Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Часы продолжали утекать в пустоту, слагаясь в сутки. Курение утоляло мою жажду никотина, но и только. Днем меня мучил Дьобулус, ночью терзали кошмары, и таким образом я лишилась покоя полностью. Науэль был так бодр и весел, каким я не видела его очень давно или вообще никогда. Он плавал в бассейне, гулял в парке, до изнеможения тренировался в спортзале, слушал музыку, висел на телефоне, часами болтал по-ровеннски с Дьобулусом, уничтожал тонны печенья, читал приключенческие книги для подростков и играл с Микелем в странные игры, обязательной составляющей которых была беготня по всему дому с игрушечными пистолетами (я обомлела, когда в шаге от меня приземлился Науэль, и следом Микель, пролетевшие шесть метров с площадки второго этажа).

У Науэля возник план снести стену между его комнатой и гардеробной, перенести гардеробную в следующую комнату, а в освободившемся пространстве спальни расставить стеллажи для его книг и пластинок.

Кот, который даже Дьобулуса считал равным себе, а остальных и вовсе ставил не выше бесполезных домашних питомцев, по странной причуде загадочной звериной души испытывал к Науэлю нежность. Но этому чувству не суждено было развернуться, потому что все, что ощущал Науэль по отношению к коту – это острую аллергическую реакцию, и при первой попытке кота потереться о ноги отправлял его прочь от себя хорошим пинком («Паршивая скотина, я уже весь в волдырях из-за тебя!»).

Моей комнате, которую я воспринимала как камеру одиночного заключения, я отдала всю оставшуюся у меня ненависть, хотя Дьобулус уже успел урвать себе самый большой кусок. Он был везде, где я не хотела его видеть, то есть практически повсюду, и при каждой моей попытке приблизиться к Науэлю моментально оказывался между нами, если только не был в тот момент отвлечен на Микеля, но тогда куда-то пропадал Науэль. Иногда Дьобулус отправлялся по своим темным делишкам – на день или два, и тогда я наконец-то вздыхала свободно и начинала штурмовать Науэля, который мои попытки заговорить не то чтобы игнорировал, скорее не воспринимал их совсем, как будто я была не более чем призраком, пытающимся достучаться до него из параллельного мира.

Однажды утром меня разбудили по-настоящему ужасные звуки, доносящиеся с верхнего этажа. Я села на кровати, уверенная, что мы все погибнем, и тут до меня дошло, что кто-то играет на рояле, вернее, бьет по клавишам и громыхает аккордами с экспрессией, не способной уместиться в рамки классической манеры исполнения или хотя бы здравомыслия. Немного успокоившись, я предположила, что это Микель, адаптирующий классические произведения к своим вкусам (он предпочитал слушать музыку настолько тяжелую, что Науэля можно было бы пытать ею).

Так оно и оказалось. На самом деле, Микель музицировал часто, но обычно в отдаленном от жилых комнат музыкальном зале, где была лучшая звукоизоляция и инструмент потише. Большой же раздолбанный рояль на третьем этаже предназначался исключительно для его «диких сессий». Несколько раз его учитель музыки, сухонький старичок, оставался на обед (днем к Микелю приходили и другие учителя, но они отбывали сразу после занятий). Ругал учитель Микеля или хвалил, Микель выслушивал его с одинаковым хладнокровием и был неизменно вежлив. Еще приходила подружка Микеля, Анник – девочка столь же тихая, сколь и бесцветная.

Во время обеда, наблюдая, как Дьобулус почтительно разговаривает с престарелым учителем или по-отечески беседует с Анник, не прибегая к ровеннской тарабарщине и даже не слишком коверкая роанский, я почти начинала верить, что этот человек может быть приятным. Однако стоило мне расслабиться, как Дьобулус вгрызался в меня своим проникающим, как ножевое ранение, взглядом убийцы или отпускал замечание, безобидное для всех, но меня кусающее, словно оса. Как-то, заполучив Науэля на целых три минуты, я рассказала ему, какую сильную антипатию Дьобулус вызывает у меня.

– Как он может тебе не нравиться, если ты совсем его не знаешь? – удивился Науэль.

Я ответила, что со мной он отвратителен и мне этого достаточно.

– Он может быть каким угодно, – возразил Науэль, ускользая от меня.

Дьобулус и был каким угодно – с остальными. Ко мне он всегда оставался повернут темной гранью. Я не могла понять, что он за человек, и это дезадаптировало и усиливало мой дискомфорт с ним. Мысли о нем преследовали меня, так что я не могла отделаться от него, даже когда он не маячил перед глазами. У него было специальное лицо для каждого и для любой ситуации. Он мог казаться заботливым, язвительным, элегантным, чутким, вульгарным, раздраженным, понимающим, ехидным, внимательным, эгоистичным, щедрым, самовлюбленным, расслабленным, собранным и настороженным – и все это в течение нескольких минут. Его настроения, выражения его лица, интонации перетекали из одного в другое со стремительностью шарика ртути. Иногда он был просто смешон, с его выхолощенным видом, державными манерами и бриллиантом в зубе, а в следующий момент бросал на меня один ленивый короткий взгляд – и мороз пробегал по коже. Он был хищным, как лис, и пластичным, как белка. Я боялась его как чего-то непонятного, неподконтрольного и всемогущего, хоть и пыталась объяснить себе, что уж кем-кем, а всемогущим Дьобулус точно не является, а то уже сделал бы себе рост повыше.

Я совсем было решилась допросить Науэля касательно мутной личности хозяина особняка, но, шагнув к нему в гостиную, обнаружила, что он опять намертво приклеился к телефонной трубке. Не прерывая разговор, Науэль отмахнулся от меня. Его голос звучал нежно и весело. С кем это он? Меня поражало, какому количеству людей он звонил, и как часто звонили ему.

Одевшись, я вышла на улицу, где пробродила несколько часов, держась поближе к дому и с ужасом всматриваясь в бреши между деревьями – не мелькнут ли черные пальто телохранителей Дьобулуса. Я старалась отогнать от себя мрачные мысли, но они неотступно преследовали меня по протоптанным в мокрой земле тропинкам, не отстали, даже когда начался дождь. По возвращению в дом я заглянула в гостиную к Науэлю. Он все еще разговаривал.

– Милая, – мурлыкал он в трубку, – просто вышвырни его прочь, он тебя не заслуживает.

Затем он прервал разговор, взял меня за плечи и вытолкал за дверь.

Очень расстроенная, я направилась поискать сочувствия у его младшего братца – его комната как раз располагалась неподалеку от моей. Опасливо осмотревшись на случай свободно гуляющих крыс, я села на пол рядом с Микелем и начала смотреть, как он играет в видеоигру.

– Это интересно? – спросила я, наблюдая, как слепленный из квадратиков человечек удирает от неподдающейся идентификации фигуры.