Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Дьобулус с видимым удовольствием звякнул ножом о тарелку и неожиданно заговорил со мной, довольно-таки ехидным тоном. В его речи сильно проступал ровеннский акцент, который я не заметила раньше.

– Чтобы избавить тебя от незапланированных мною терзаний, объясняю, что биологически ни один из них не является мне родней. Как же получилось, что мы собрались вместе? Науэля я когда-то подобрал на улице – словно бродячего котенка.

Я покосилась на Науэля. Он скучающе ковырялся в тарелке, как будто не его только что сравнили с бездомным котенком.

– Что же касается Микеля, – продолжал Дьобулус, – то его я взял к себе после того, как убил его родителей.

Я окаменела. Микель скормил крысе кусочек из своей тарелки. Сказанное Дьобулусом не поразило его и не задело.

– Впрочем, все это неважно. Кровь – это, в сущности, плазма, красные кровяные клетки, белые кровяные клетки. Я не стану отрицать ее ритуальную ценность, но в отношениях она мало что определяет, – завершил Дьобулус и приступил к еде.

Я все еще не могла выйти из ступора.

– Я не голоден, – капризно протянул Науэль, и Дьобулус что-то сказал ему по-ровеннски. – Я вовсе не падаю в обмороки, – возразил Науэль. – Тот раз был единственным!

Я попробовала кусочек. Блюдо было непривычным, но приятным на вкус. Дьобулус продолжал увещевать Науэля.

– Ну и что, у меня всегда анемия. Она мне никак не мешает. Это моя анемия и я ее люблю. Как-то же я дожил до своих лет. И без тебя бы дожил, – неуверенно возразил Науэль следующей реплике Дьобулуса.

Когда Дьобулус обращался к Науэлю, его тихий, прохладный, как металл, голос оборачивался бархатом. Прислушиваясь к их лишь наполовину понятному мне разговору, я забывала есть. То, как Дьобулус встретил меня, походило на поведение ревнивого ребенка, но сейчас он больше напоминал заботливого отца, переживающего из-за неверных гастрономических пристрастий своего неразумного сыночка, не видящего смысла в поглощении чего-либо, что не обладает наркотическим эффектом или приторно-сладким вкусом. Науэль отбрыкивался, но вяло. То, что говорил ему Дьобулус, вряд ли было так уж интересно, но я, дорожа каждой песчинкой информации о Науэле, умирала от досады, что не знаю по-ровеннски ни слова.

Затем Дьобулус заговорил с Микелем (тот отвечал ему на том же языке, но немного неуклюже и иногда с заметными паузами между словами) и словно бы забыл о моем существовании. Однако когда девушки принесли десерт, он произнес, глядя мимо меня и растягивая слова в омерзительной напыщенной манере:

– Я всегда нанимаю прислугу на родине. Рованские женщины полны грации и достоинства. В местных женщинах этого нет. У них вечно суетливо-настороженный взгляд, словно они что-то украли и боятся, что поймают. Эль, ты умудрился найти одну приличную, хотя я не понимаю, как тебе удалось. Она актриса, кажется?

– Певица, – Науэль всыпал в кофе столько сахара, что темная жидкость через край хлынула на блюдце.

– Точно, – Дьобулус отпил из своей чашки крошечный глоточек.

Я послала Науэлю хмурый взгляд – вот видишь, этот гад меня терроризирует! Науэль меня проигнорировал, но по тому, как он приподнял брови, я поняла, что выпад Дьобулуса не остался им незамеченным. Я все еще надеялась на его поддержку, но он только молча отломил ложкой кусочек шоколадного кекса. Под очередным взглядом Дьобулуса я ощутила жжение на щеке, будто в меня вцепилось агрессивное насекомое. Стоило мне уставиться в ответ, Дьобулус отвел свои злые глаза. Да, в состязании по мотанию нервов мне было сложно с ним тягаться, особенно на его территории.

– Науэль, – позвала я, покидая столовую, но возле Науэля мгновенно возник Дьобулус и что-то сказал ему, сверкая бриллиантовым зубом. Науэль рассмеялся.

Я позвала снова, уже шепотом, не дождалась ответа и бежала – с опущенной головой и ощущением предательства.

Остаток дня, изнемогая от одиночества в своей комнате, я забрасывала себя вопросами без ответов. Почему Науэль не защитил меня? Он всегда вступался, даже если кто-то просто разговаривал со мной пренебрежительно. За что Дьобулус на меня взъелся? Это же нелепо – какую опасность я представляю для их отношений, если Науэль едва смотрит в мою сторону? И, гори все синим пламенем, что за певица? Ирис? Не выключая свет, я забралась под одеяло. Дом, Дьобулус, брат, ровеннский язык, который для Науэля, похоже, уже как родной – ни о чем из этого списка Науэль не упоминал и словом. Хотя что вообще рассказывал мне о себе человек, который знает обо мне все? Мы не заключали договор о взаимной откровенности, но я почему-то почувствовала себя обманутой, как будто в то время, когда я была ему другом, он мне не был.

Ладно. Он хотя бы принес мне сигареты.

Весь следующий день я провела размокая в ванной, вновь испытывая муки голода и с глупым упорством ожидая, когда же Науэль придет ко мне и объявит, что пора нам валить из этого злого дома. Мы же ведем расследование, и при чем тут Дьобулус, с которым мы только теряем время, когда должны искать парня, обрекающего на гибель всех психиатров в радиусе пяти тысяч километров!

Науэль не пришел. Ночью мне приснился сон, о котором я смогла вспомнить только то, что он был дрянной, и меня в нем, кажется, резали. Я решила не придавать значения тому обстоятельству, что дурные сны, полные злоключений, снились мне уже третью ночь подряд.

Утром следующего дня, когда я выползла к завтраку, Науэль едва кивнул мне, Микель поздоровался отчужденно-вежливо, а Дьобулус проигнорировал. Я была расплющена и не издала даже писка. Я ни в чем не нуждалась, просто чувствовала себя несчастной, пока они обсуждали планы на предстоящий день, ни один из которых, разумеется, не включал меня.

В тот же день мое душевное равновесие окончательно расшатала одна из крыс Микеля, неожиданно выбежав из-под кресла, на котором я сидела. Я взвизгнула. Проходивший мимо Науэль заглянул в комнату, увидел причину моего испуга, издал протяжный стон и удалился. Рассерженная на него, я минут десять просидела, не решаясь спустить ноги и наблюдая, как крыса лапками трет себе щеки. Пока я изнемогала от страха, гадкое животное едва ли замечало мое существование. Потом пришел Микель и нежно (кто бы знал, что он так умеет) проворковал:

– Нашлась, красотка.

Склонившись над крысой, он протянул ей руку, чтобы она по рукаву забралась ему на плечо. «Держал бы хомячков», – подумала я. С шастающими по дому хомячками я еще смогла бы сохранить рассудок, но крысы… сотня проклятых крыс!

Еще через день, слоняясь по дому в смутной надежде на чье-нибудь милосердие, совершенно одуревшая от тоски и тотального безделья, я нашла журнал на роанском языке, показавшийся мне родным до слез. Я украла журнал и прочла его восемь раз. Из журнала я узнала, что: дождь либо будет, либо нет, и так же с похолоданием; обувь с длинными носами в этом сезоне категорически не актуальна; известная актриса назвала имя отца своего внебрачного ребенка – им оказался известный актер. И самое главное: дело Эрве не продвинулось ни на миллиметр, а Науэль числится пропавшим без вести.