Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Я думаю, он намерен бросить меня.

– А вдруг ты ошибаешься? Он превращается иногда в ледышку, но дай ему время – и он оттает.

– Нет, я чувствую, что он отдаляется от меня. И это ощущается так… как будто, отбирая у меня себя, он забирает все, что только наполняло мою жизнь. Эрель, мне так больно…

Эрель обхватил длинными пальцами мои плечи.

– Анна, он сложный человек, у него свои заморочки. Никто из нас не понимает его по-настоящему. Но в одном я точно уверен: он никогда умышленно не сделает ничего, что расстроит тебя.

– Он не расстраивает меня умышленно! Он просто издевается надо мной, нисколько об этом не задумываясь! – истерично взвизгнула я, и Эрель притянул меня к себе, обнимая.

Я неоднократно слышала от Науэля, что жалость – это последнее, в чем он нуждается. Ну а мне хотелось, чтобы меня утешили, показали, что не всем в этом мире плевать на меня. Вошедший Науэль слегка обалдел от представшей ему картины.

– Почему Анна плачет?

– Не может решить, сделать ей челку или оставить как есть, – объяснил Эрель, отстраняясь от меня.

– Она будет выглядеть как дура с челкой, – сказал Науэль.

Эрель всплеснул руками:

– Ну вот все само собой и разрешилось!

Завершив с Науэлем, Эрель выставил его вон, приказав напечь печенюшек, и занялся мной.

– Если что-то в моей жизни складывается неудачно, я меняю прическу – обманываю неудачу, притворяясь другим.

– Моя овечья суть все равно меня выдаст.

– Давай договоримся. Я работаю, а ты не мешаешь, – Эрель отвернул кресло от зеркала. – Просто представь, как твои тревожные мысли цепляются за кончики твоих волос, и позволь мне отсечь их.

Я улыбнулась.

– В жизни не слышала ничего нелепее.

Эрель деловито щелкнул ножницами.

– Пусть моя мамочка ничего не понимала в моей жизни, один ее совет все же оказался и правильным, и полезным: «Если у тебя паршивое настроение, сынок, постриги волосы или ногти».

Я рассмеялась. Обхватив мою дернувшуюся голову ладонями, Эрель сообщил:

– Есть такая примета: кто много смеется у парикмахера, потом долго плачет.

Я замерла. Волосы летели во все стороны, но чтобы избавиться от всех моих неприятностей, мне пришлось бы побриться налысо.

– Ты встречался с ним?

– Две недели. Мы были очень молоды.

– Как ты не сошел с ума по нему?

– Потому что уже тогда был слишком умным для того, чтобы позволить себе в него влюбиться.

– А я вот дура набитая, – усмехнулась я.

– Ничего, – сказал Эрель и погладил меня по макушке. – Все люди разные, и это нормально.

Под умиротворяющим воздействием Эреля мне стало лучше, но он не мог светить мне вечно. Одновременно со стуком закрывшейся за ним двери я отчетливо услышала, как захлопнулась крышка моей коробки, запирая меня в темноте и одиночестве. Науэль сгинул вместе с Дьобулусом, Микель громыхал на рояле, а я сидела на кровати в своей комнате и застывшим взглядом наблюдала, как капли дождя сползают по стеклу – и еще одна, и еще одна, и еще, неотличимые друг от друга, как дни моей жизни.

***

В тесном общении с Науэлем обострение комплекса неполноценности неизбежно, особенно в моем случае. Думая об этом, я листаю журнал, и от всех этих тонких, как карандаши, женщин, которых я вижу в нем, мне не становится легче. Хочу быть как они.

– Это так уж обязательно? – спрашивает Науэль, и я, осознав, что проболталась, со вздохом отодвигаю журнал.

– Они такие худые.

– Даже если ты истощаешь до костей, ты не будешь выглядеть, как они. Они намного выше тебя ростом. У них другие пропорции.

– У меня широкие бедра, – я загребаю ложкой мороженое, но, передумав, отодвигаю его от себя.

– Бедра как бедра, – он смотрит в мое несчастное лицо. – Ты что, действительно грузишься из-за этого?

– М-м-м… – пытаюсь я уйти от ответа.

– Глупость какая.

– Легко тебе говорить.

– Ладно, – Науэль встает, оставив на столике смятые купюры. – Все равно на сегодня нет особых планов.

Мы едем в такси по ночному городу, и во мне разгорается любопытство, но Науэль не делится своими планами. Я прижимаюсь щекой к стеклу, глядя на огни. Они кажутся мне столь же неотъемлемыми от существования Науэля, как вода от рыбы. Науэль сидит рядом со мной, но, как всегда, выдерживает дистанцию. Его волосы черные, с красными прядями, волнистые на кончиках. Науэль снимается в каком-то фильме про вампиров. На прошлой неделе он зачитывал мне самые глупые моменты из сценария, и мы смеялись, как психи. Но кое-что в фильме таки зацепило его ироничную душу. Например, вампирские клыки, которыми он впечатлил меня сегодня, представ одетым как на маскарад, но с загадочно-мрачным видом, как и полагается уважающему себя порождению ночи.

Мы выходим из такси, и Науэль тянет меня к подсвеченной золотистым светом витрине. Застывшие в напыщенных позах манекены одеты в шелк и бархат, и при взгляде на ценники у меня вырывается потрясенный вскрик. На больших стеклянных дверях висит табличка «Закрыто», но Науэль уверенно минует их и стучится в неприметную дверь черного хода с другой стороны здания.

– Владелец – мой приятель, – поясняет он.

Действительно, нас впускают внутрь. Я механически приветствую хозяина магазина, рассматривая обстановку. Странно видеть магазин с изнанки.

Хозяин, не отвлекаясь от своих дел, предлагает нам пройти в торговый зал. Там Науэль берет одну вещь, и другую, и третью. Я протестующе мотаю головой.

– У меня нет на это денег.

– У тебя есть я, у которого есть на это деньги.

«У тебя есть я». Эти слова забирают меня полностью, втягивают в теплое темное пространство, и я едва замечаю, как Науэль снимает с меня свитер.

– Примерочная, – бормочу я, вырываясь.

– Кроме нас, в зале никого нет, – возражает Науэль.

Я сдаюсь и позволяю мягкой ткани скользить по моей коже.

– Это то, что нужно.

– Я не могу позволить тебе купить для меня это платье.

– Да? Ну, вперед, помешай мне.

– Только его одно, – я ищу взглядом зеркало, но Науэль нетерпеливо дергает меня за локоть.

– Поглазеешь на себя позже. Нам нужно кое-что еще.

Науэль расплачивается, и мы снова куда-то едем. Мое пальто расстегнуто, и, хотя я не чувствую холода, согреваемая внутренним жаром, Науэль продевает пуговицы в петлицы. Когда его пальцы почти касаются моей груди, я замираю. В пакете с магазинной эмблемой, который я прижимаю к себе, лежит моя старая одежда и новые туфли.

Мы вламываемся среди ночи к Эрелю. Из одежды на нем только шелковые трусы, в руке бокал белого вина. Я шепотом извиняюсь, чувствуя, что мы не вовремя. Эрель вежливо здоровается со мной, обзывает Науэля свиньей и затем вежливо здоровается с ним. Я так ошеломлена, и ощущение сна настолько сильно, что в какие-то моменты я почти уверена, что все это не происходит в реальности, – внешний вид Науэля этой убежденности очень способствует. Я вижу все точно сквозь красно-синюю дымку. Глаза Эреля кажутся большими и сверкающими. Я задумываюсь, почему у всех друзей Науэля, какими бы они ни были, вид бесшабашный и в то же время отчаянный, как у бродячих котов.