Василий Боярков - Секретное логово смерти

Морева тут же среагировала, выскочила из-за распахнутой створки и, воспользовавшись помощью штатива, откинула в сторону пистолет-пулемет, упавший на пол и все еще представлявший опасность, после чего вопросительно уставилась на свою наставницу, ожидая дальнейших распоряжений. Юлиева, до сапог которой все же долетели самые дальние капельки и которая лишь с презрением взглянула, как они, только начав шипеть, вступая в реакцию, тут же, теряя концентрацию, утрачивали свою едкую мощь, не заставила себя долго ждать и, холодно взглянув на поверженного врага, победоносно провозгласила:

– «Ахтунг» «капитулирен», «фройляйн» «дурында»!.. Сегодня же ведь 8 мая!.. С наступающим Днем Победы!

Затем, немного помолчав, глядя, как ее враг обливается слезами из одного оставшегося целым глаза – второй ей сберечь не удалось и теперь там зияла страшная, пугающая дыра – сама не зная зачем, ехидно добавила:

– Что будешь делать теперь, без своего злосчастного шарика?!

– Ну, у вас там, в лагере, были и шуточки?! – периодически отворачивая белокурую головку от жуткого зрелища и затем тем не менее возвращая ее обратно, присвистнула Жанна, по совету оперативницы, с помощью алюминиевого шеста снимая с изуродованной кислотой Шуваёвой солдатскую сумку, все еще сохраняющую внутри одну запасную – вторая была вставлена в автомат – обойму и несколько метательных предметов, изображенных в виде нацистской свастики.

– Не совсем, – разъяснила Анастасия, насколько только было возможно приближаясь к сопернице и усаживаясь перед ней на корточки, – в тех играх мы использовали обычную воду.

Оценив плачевное состояние поверженного врага, которая, даже не глядя в зеркало, отлично понимала, в каком находится состоянии, поэтому молчаливо обливалась слезами, обильно вытекающими из единственного, все еще сохраняющего зрение, глаза. Невольно, в общем-то сердобольная, Настя не смогла ей не посочувствовать.

– Извини, подруга, но по-другому ты просто не поняла бы, – сказала она даже, несмотря на недавнюю ненависть, несколько дружелюбно, – кстати, – словно вдруг вспомнив о чем-то важном озарилась провинциальная сыщица светлой улыбкой, – ты ведь что-то хотела мне рассказать – так как, твое предложение в силе? Все равно ведь тебе конец; и ты сама должна это жорошо себе представлять: ты получила химические ожоги, несовместимые с жизнью, и жить тебе осталось три, максимум четыре, часа, пока ты не начнешь выходить из шока, – Анабель утвердительно кивнула изуродованной головой, подтверждая одновременно и то, что ее судьба ей известна, и и то, что она готова к признательному повествованию, – тогда начинай – мы послушаем, что же побудило тебя к столь жестокому извращению?

– Родилась я в Москве, – начала Белла, невзирая на ужасные раны, тем не менее твердым, уверенным голосом, – в богатой семье и всегда проходила обучение только в элитных учебных заведениях, пользующихся престижем. Еще с раннего детства я проявляла невероятную тягу ко всяческим хирургическим операциям и, соответственно, хотела идти учиться на «костоправа». Однако мои папа и мама, оба занимавшие значимые посты в Министерстве внутренних дел, оценив мою тягу к врачеванию, между тем настояли, чтобы я шла учиться на доктора, но только в области психологии, в чем я нисколько не расстраиваюсь в этом, ведь это, как ты уже успела на себе испытать, Настя, дало мне над другими определенное, весьма весомое, преимущество. Мое же пристрастие к исследованию человеческих тел мне объяснила моя прабабка, перед самой своей смертью, когда я уже училась на втором курсе факультета психологии служебной деятельности органов внутренних дел Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя. Помню, она призвала тогда меня к своему предсмертному ложу и, таясь ото всех, поведала, что, оказывается, она никакая не польская Марта Круже́вич, а немецкая Марта Шнайдер, офицер женского батальона СС, в силу своей непомерной жестокости приписанная к секретному исследовательскому центру, расположенному в Восточной Пруссии. Именно там она познакомилась с доктором Кригером и – то ли по любви, то ли еще по какому-то иному расчету – не замедлила с ним обручиться, а впоследствии, по обычаю, выйти замуж. Далее, потянулись обычные рабочие дни, где главной целью ставилась задача – найти лекарство от смерти. Однако браку моих предков не суждено было быть продолжительным, так как советские войска начали освобождение Пруссии; командовал же тогда этими частями генерал Востриков, дед убитого мной замминистра… вот такая, значит, его злая судьба – она была решена еще его неразумным предком, – здесь Шуваёва, переводя дух, замолчала.

– То есть ты решила мстить? – поинтересовалась Юлиева, задавая наводящий вопрос. – Но зачем тебе понадобилось тогда дополнительно издеваться над людьми, заставляя девушек «сношать» своих кавалеров?

– Я же уже, кажется, сказала, – вновь продолжила Анабель все еще бодрым голосом и, будто не замечая боли, водила изуродованными, страшными челюстями, – может, конечно, я «извращенка», но я просто «тащусь» от вида, как девки «трахают» мужиков, и хотя это мне необъяснимо, но тем не менее все психологические тесты я проходила вполне уверенно… касаясь же моих пыток – почему бы приятное не совместить с полезным? Но я отвлеклась… Итак, вернемся к главному: узнав, где находится подземная лаборатория, как ее найти и как в ней оказаться, я отправилась в Калининградскую область и отыскала засекреченный, надежно спрятанный, испытательный центр – именно так его называли фашисты. Там я нашла записки доктора Кригера и настолько увлеклась его мыслями, что стала выбираться туда каждое свое свободное время, причем с собой я непременно брала что-нибудь из современных примочек и переоборудовала всю электро-систему по своему усмотрению, снабдив ее электронными датчиками; одновременно изучая документы, составленные моим прадедом, я выяснила, что он буквально погряз в исследованиях над людскими телами – а как же по-другому, ведь материал ему предоставлялся с избытком, – но вместе с тем, единственное, чего он успел достичь, так это изобрел некое парализующее лекарство, позволяющее буквально замораживать внешнюю оболочку туловища, останавливая как кровоток, так и чувствительность; внутренние же органы при этом и мозг продолжали работать в обычном режиме, подпитываясь малым кругом кровообращения. Да, да, да, – увидев недоверчивые взгляды, убедительно заверила рассказчица, – именно поэтому мне удавалось «наживую» вскрывать человеческие тела, не причиняя при моих опытах ни боли, ни останавливая основной процесс жизнедеятельности.