Виталий Конеев - Гнев Бога

Где-то в глубине дворца раздались женские вопли, причитания:

– Убил! Убил внучку Ирода!

И наступила тишина.

Из глубины сумрачного коридора прибежал на цыпочках и остановился у входа в зал сотник Кондратий, с разъятым в ужасе ртом. Он быстро оглядел через завесу пустынное помещение, разбитую шкатулку и царя с тряпкой на руке, из-под которой выглядывал голубовато-бурый конец тонкого кинжала.

Царь и сотник некоторое время смотрели друг на друга, потом сотник так же, как и прибежал, на цыпочках осторожно отступил назад. Во дворце было тихо. Но вот из коридоров до Антипатра долетел звук далёких шагов и приглушённые стенания. Шум нарастал с каждой минутой и секундой. Он был подобен горному камнепаду.

Царь шагнул вперёд и приготовился для удара, мысленно выбирая место на теле царицы, чтобы умертвить её сразу, как поступил в своё время его отец с Мариамной, измученный вздорной, глупой женой. Правда, он нанёс ей удар в спину…

Иродиада, отдёрнув завесу, вошла в зал, увидела потного мужа с тряпкой на дрожащей руке и сделала знак придворным: остаться в коридоре. Те начали давить друг друга, занимая удобные места перед входом и глядя на царя.

Он грубым тычком левой руки протянул кусок папируса прелестной царице, отметил со стоном, что её лицо ещё более похорошело и обрело то выражение, которое свойственно только пылким женщинам, которые любили и были любимы. Царь, испустив пронзительный крик отчаяния, ударил себя по голове кулаком.

Придворные, увидев кинжал в руке царя, откликнулись мольбой и стонами.

Иродиада, не обращая внимания на мужа, не дрогнув лицом, телом, спокойно, без напускного равнодушия прочитала ядовитое послание без имени автора и подняла глаза на Антипатра.

– От кого ты получил этот донос?

– От прокуратора, и я хочу знать правду.

– Ну, что ж, знай: Иуда был у меня.

Антипатр испустил ревущий, горловой крик и, слабея ногами, качнулся из стороны в сторону, теряя равновесие. Ещё секунду назад он надеялся на то, что донос ложный, что царица откажется от обвинения в измене, и он поверил бы ей, потому что хотел верить. А кинжал должен был предостеречь её от судьбы Мариамны. Но перед Антипатром была женщина, воспитанная Римом – свободная, независимая в своих поступках, презиравшая лицемерных, двуликих иудейских женщин Палестины, которые внешне были целомудренны и покорны своим мужьям, а ночью терзались соблазнительными видениями совокуплений с множеством мужчин и, наивно веря, что Бог видел только внешнюю супружескую верность, считали себя праведницами.

Иродаида обратила свои огромные глаза на супруга, который испускал пронзительные вопли и размахивал кинжалом, презрительно улыбнулась царю. Она не ведала страха, полная любви к Иуде. И хотя в эти секунду царица не думала о нём, но всё её прелестное тело ощущало его руки, как если бы они прикасались к ней, тем возбуждая в женщине острое желание.

Охваченная любовным жаром, царица удивлённо смотрела на потного разъярённого царя, даже не предполагая, что она в чём-то виновата перед ним. Её белое породистое лицо было лицом девственницы – так природа изменяла влюблённую женщину.

Антипатр наклонился вперёд и прыгнул к Иродиаде, готовый ударом кинжала пронзить её молочно-белую нежную шею. Ему показалось, что прыжок был слишком долгим. И за это время он увидел царицу мёртвой, изувеченной. И в страхе, что он больше никогда не смог бы любоваться ею, прикасаться к ней, услышать её беспечный смех, остановился. Он боялся остаться один. Ведь Иродиада при всей своей нелюбви к нему всегда следовала за мужем, всегда возлежала на пирах и беседовала с царём, как с другом, что было необычайно приятно. И вот теперь в страхе от будущего одиночества, царь поспешно отступил назад, повернулся к супруге спиной, разжал запотевшую руку и трудно выдохнул:

– Пошла вон!

В наступившей тишине звонко ударился о пол кинжал.

Царица, ничуть не смущённая, вышла из зала, уже беспокоясь о судьбе Иуды. За нею последовал весь двор, ликуя и смеясь, что всё закончилось так мирно между супругами.

Встревоженная Иродиада не заметила ненавидящий взгляд юной прислужницы – Марии из Магдалы.

Едва царица и придворные скрылись в коридоре, Антипатр, увидев на полу клочок папируса, дрожащей рукой, то и дело промахиваясь и тыча пальцами в мозаичный рисунок, подобрал послание прокуратора и, распрямившись, начал внимательно изучать его.

Разумеется, Антипатр легко догадался, что хотел сказать ему Пилат и, ненавидя его. Царь направил к Иордану сотника, чтобы тот схватил пророка, если он всё ещё находился на его земле, в Перее. А когда Креститель был закован в кандалы и брошен в тюрьму, Антипатр, мучаясь от унижения, написал прокуратору.

«Понтий, чем ты заплатишь мне за его голову?»

И вскоре получил ответ.

«Я выполню свой долго».

Антипатр облегчённо вздохнул и, стараясь не думать о Иродиаде, в тот же день тайно уехал из Иерусалима в Тибериаду. Он вяло размышлял в дороге: нужно ли ему для развлечения послушать горластого пророка или убить его, не допуская до себя?

Уже находясь поблизости от своего города, царь, проезжая густой кедрач вдруг заметил бегущие навстречу ему толпы обезумевших иудеев, которые бежали, бросая детей, стариков и женщин. Антипатр понял, что впереди римляне, как всегда беспощадные, неумолимые, гнали или уже поймали очередного Мессию или пророка. Царь в досаде на себя, что не смог увернуться от галилейского сброда, хотел объехать бежавших людей стороной, но те заметили владыку, припустили к нему, умоляюще протягивая руки. Окружили царя и припали к его ногам, считая себя спасёнными.

Антипатр выпрямился в седле, грозно нахмурил брови и, ударив плетью коня, поскакал вперёд, а люди пошли следом за ним, гордясь своим господином и говоря только о нём с той же горячностью, с какой они говорили час назад о Иешуа Мессии, находясь рядом с ним.

Царь стремительно проскакал по горной вершине, вырвался на покатый склон с редким пожелтевшим от жары кустарником и увидел прямо перед собой огромный конный отряд римлян, который быстро поднимался в гору. Впереди отряда ехал Панфера и пристально смотрел на нищего иудея, который стоял сбоку от дороги.

А ниже – в долине – по другой дороге в направлении Тибериады спешили два путника на ослах, но заметя царя в пурпурном одеянии, немедленно повернули в его сторону, следуя за римским отрядом.

Панфера внимательно осмотрел Иешуа, удовлетворённо хмыкнул:

– А неплохого я родил сына. Хоть он мал ростом, но хорош. – Он остановился рядом с Иешуа и жестоким голосом негромко сказал, наклонившись к учителю и сверля его тяжёлым взглядом: – Ты всё ещё, мальчик, играешь в Мессий? Но посмотри и запомни, что тебя ожидает.