Виталий Конеев - Гнев Бога

– А Иуда? Могу ли я верить словам прокуратора, что он схватит Иуду?

Латуш, продолжая смеяться, оторвался от чаши и глянул на сопящего царя. И царь с удивлением отметил, что, несмотря на весёлую гримасу, Латуш сейчас имел холодное выражение лица. Или ему так показалось?

Он повторил:

– Могу ли я верить словам Понтия?

Латуш утвердительно кивнул головой.

– Да, прокуратор сделает всё, чтобы схватить дезертира до Пасхи.

– И ему это удастся?

– Нет.

Антипатр шумно вздохнул. Он не хотел выполнять просьбу прокуратора. И не потому что он – царь – вдруг возлюбил крестителя, его угнетала необходимость подчиниться воле римлянина.

Астролог из-под ресниц внимательно следил за лицом Антипатра. Тот поднял голову.

– Неужели Иуда спасётся?

– Он погибнет, если погибнет Креститель.

– Как же это будет?

– Не знаю, царь, но я вижу его конец после смерти пророка.

Антипатр вскочил на ноги, крикнул сотника. И едва тот вбежал на террасу, царь, указывая на него пальцем и боясь раздумать, крикнул:

– Немедленно трёх коней! Мы едем в крепость Машерон!

– Государь!– умоляюще воскликнул Кондатий, понимая, что наступает смертное время для Иоанна Крестителя, – уже поздно, скоро ночь. И не лучше ли отправиться в крепость завтра утром?

Антипатр насмешливо хмыкнул и довольный тем, что он –царь – мог показать свой твёрдый нрав, с деланным равнодушием сказал:

– Быстро коней или вместо одной головы сегодня ночью слетят с плеч две.

И он, счастливый от удачной царской шутки, рассмеялся.

Спустя несколько минут, по улицам Тибериады проскакали трое всадников. Часто меняя загнанных коней в деревнях и городах, царь и его спутники ночью добрались до пограничной крепости Машерон, которая давно была тюрьмой владыки Галилеи и Переи.

Кондратий с факелом в руке подошёл к воротам, ударил мечом по медному гонгу, назвал пароль и крикнул:

– Быстрей, государь ждёт!

В глубине крепости зазвучали торопливые команды, грохот запорных крючьев. Небольшие узкие ворота с пронзительным визгом и скрипом открылись.

Антипатр, в нетерпении скакавший перед крепостью по кругу, рванул коня в тёмный зев коридора. Перед царём, освещая факелом дорогу, помчался Кондратий. Впереди распахнулись ещё одни ворота, и за ними на широком дворе у тёмной громадной цитадели, окружённым глубоким рвом, под навесом в свете факелов зашевелились узники тюрьмы. Их руки, ноги, головы были ущемлены деревянными колодками, лишая узников всякого движения.

Во двор сбежались полусонные, растерянные охранники, принеся с собой десятки факелов.

Разгорячённый царь ищущим взглядом скользнул по узникам, властно спросил:

– Где пророк?!

– Я здесь, – откликнулся хриплый голос. – Если ты за мной, Антипа, то я рад этой встречи.

Царь, оскорблённый насмешливым тоном Крестителя, яростно ударил коня плетью, поднял его на дыбы и бросил в сторону пророка. Туда в темноту метнулись с факелами надзиратели и охранники. Царь, давя их, сбивая с ног конём, подскакал к Крестителю и отрывисто бросил:

– Отрежьте ему голову. Я не желаю слушать поносные слова. Но отрежьте медленно, а я посмотрю на то, как он будет корчиться.

В ответ прозвучал снизу глумливый каркающий смех пророка. Над ним уже встали двое с ножами, глядя на Антипатра. Он сделал палачам знак, чтобы они подождали его приказ. Царь мучился торопливой мыслью: как заставить Крестителя страдать, бояться смерти и молить о пощаде?

Латуш подскакал к Антипатру и тронул его за плечо.

– Государь, позволь мне поговорить с этим человеком. И ты увидишь, как он изменит своё поведение. Только прикажи всем удалиться вон со двора, и сам уйди в другой конец.

– Хорошо. Я подожду и дам подышать ему несколько минут.

Антипатр отъехал к воротам, а Латуш, взяв у охранника факел, поднёс его к своему лицу, негромко позвал:

– Эй, Креститель, узнаёшь ли ты меня?

Снизу прозвучал насмешливый хриплый голос:

– Нет.

Астролог спрыгнул с седла на каменный двор, подошёл к узнику, от которого исходил зловонный запах, осветил пророка факелом. Пророк голый в согнутом положении, в сидячей позе, висел с зажатыми в деревянные колодки руками, ногами и головой. Он мог видеть только ноги астролога.

Латуш присел перед ним на корточки.

– А теперь ты видишь меня?

– Нет. Но если ты хочешь, чтобы я увидел тебя, протри мои глаза. Я от счастья, что скоро окажусь в Царствии Божьим, заплакал.

Латуш снял с пояса кожаную фляжку, брызнул из неё воду на чудовищно распухшее лицо пророка, протёр его глаза платком. Креститель с облегчённым вздохом приподнял голову, посмотрел в умащённое благовонными маслами красивое лицо египтянина.

– Да, человек, я где-то видел тебя, но не помню.

– Ты не мог забыть меня.

– Не помню, – откликнулся устало пророк и опустил голову вниз.

Латуш улыбнулся и рывком разорвал свою тунику на груди, поднёс к телу факел.

– Вот посмотри сюда…уж не знаю, как теперь тебя назвать… Видишь этот глубокий шрам на левой стороне груди?

– Да.

– И неужели он ничего не говорит тебе?

– Нет, человек. Я никогда не пытался кого-либо убить, хотя…– Креститель дёрнулся вперёд. – Я действительно помню этот шрам, но я не знаю, кто ты?

– Хорошо, я скажу. Это было почти полторы тысячи лет назад…

– Оставь эту сказку для других, а мне дай воды.

Латуш приподнял голову узника и поднёс к его распухшим губам фляжку.

– Вот мы и встретились, пророк. А ведь я однажды говорил тебе, что это произойдёт.

– Не вижу в это счастья для себя. Но продолжай, может быть, я узнаю, кто ты такой.

– Итак, это было полторы тысячи лет назад в городе, который тогда назывался Нэ или «Стовратые Фивы».

Пророк, хрипло смеясь, перебил астролога:

– А кем был я в то время?

– Ты был великим визирем царя царей Египта.

– Как меня звали?

– Иудеи называли тебя «Моисей».

Креститель охнул и ослабел телом.

Глава сорок вторая

– Открой мне память!– повелительно прохрипел Моисей. – Я видел порой, во сне какие-то смутные картины из давнего прошлого, но никогда не придавал им значения.

– Ещё бы – твоя вторая жизнь мало походит на первую.

– А что было в первой?

– Кровь и смерть твоих соратников, которых ты обрекал на смерть.

– Говори, человек, говори. Я словно у глухой стены и не могу найти вход.

– То, что ты увидишь за стеной, тебя не обрадует.

– Пускай так, но я хочу знать.

Астролог сел на колодку, из которой торчала голова Крестителя, пригнув того весом своего тела ниже к каменному полу, негромко заговорил, внимательно поглядывая по сторонам:

– Вот день и час, когда царь царей, раскрашенный, как Озирис, сидя на высоком троне, что стоял на широкой ладье, медленно проходил по дворцовому каналу, затенённому с двух сторон деревьями, в ту сторону, где его ожидали толпы придворных и посланники далёких царей. Люди, при виде фараона, опускались на колени, считая его воплощением Озириса. Опускались на колени со слезами счастья на глазах и приветствовали владыку. Ты стоял внизу, на палубе ладьи по правую руку царя царей, двадцатилетний красавец и любимец египетских женщин, царя и друг Латуша и страдал от того, что взоры людей были обращены не на тебя, а на раскрашенное ничтожество – так думал ты. По твоему лицу катились слёзы. Ты истово хотел власти. Внимание красивых женщин двора тебя уже не волновало. Я был кормчим на той ладье и видел твои замыслы уничтожить того, кто любил тебя и поднял до себя.