Руслан Передельский - Чугунные облака

Опускаю глаза ниже. Американка полностью выкрасилась в бордо. Он насквозь пропитан кровью, как окорок висящий в супермаркете. Синяя буква «A” выбивается ярким цветом среди кровавых разводов.

Глаза идут ниже.

Я вскрикиваю. Начинаю кричать как не в себя, слышу собственный крик доносившимся до меня эхом. Кровавые капли стекают вниз, на поле, как водопад. Там уже образовалась целая лужа. Ниже таза Виктора свисают его органы. Ног нет.

Ниже таза ничего нет.

Его ополовинили. Почти на две ровные части, как этот чёртов стадион.

Я продолжаю кричать. Ну настоящий «Король Крика» со звонким басом, созданным для ужасов.

И кто может пойти на такую жестокость? Неужели это дело рук «адидасов»?

Бездыханное тело, точнее, его половина, раскачивается на ветру. «Кап-кап-кап»– капли обрушиваются вниз. Ноги подкашиваются. Я не хочу терять сознание но кажется стою на грани этого. Всё вокруг чернеет, уходит в мрак.

Падаю на колени, руками уткнувшись в траву. Часто-часто дышу пытаясь схватить воздух, Ярослав всхлипывает сзади.

И какой это труп на моём счету? Сотый?!

– Полиция… Скорый… Н-надо вызвать – тараторит Ярослав.

Кажется, я полностью растворился в себе, не понимая «за что?» и «почему со мной?» Теперь, вполне реально, я буду терзать себя до старости о том, что не остановил Валентина.

Это всё из-за меня.

Из-за меня!

«Заткнись Влад! Не истерикуй»

Рот мёртвого Виктора медленно раскрывается. Внутри: кровавое месиво. Я не эксперт, но похоже ему вырвали язык.

Самому языкатому парню города вырвали язык.

Да уж, я и правда притягиваю к себе много приключений.

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ

* Конец 1970 года. Суд над Чарльзом Мэнсоном .*

– Расскажите, Чарльз, кем вы являетесь?

– Я никто. Я сон . Бомба. Я автомобильный багажник и винное желе. И опасная бритва, если вы подойдёте ко мне слишком близко…

Глава 22 #нацияубийц

Должно быть, все думают что в полицейских участках всегда пахнет пончиками, но это не так. Я хорошо выучил запах полицейского участка нашего города, и это точно не пончики. Сырость исходящая от старых влажных стен, где-то пахнет потом. Также туалет, располагающийся в коридоре, даёт о себе знать. Почему-то все всегда забывают закрывать его дверь.

Но после инцидента с МаМа и миллионом кошачьих какашек мой нос не улавливает вонь, а вот Ярослав жалуется. Жалоба была первым предложением услышанным от него за последний час:

– Какой же отстой, из-за запаха дерьма мне хочется вырвать.

– Мне тоже.

Вообще, мне хочется уехать отсюда подальше. Серьёзно. Всё, о чём я думаю так это о машине, набитой коробками и старом добром ощущении «новой жизни».

Новая жизнь мне сейчас нужна как никогда. Следы старой прийдётся смывать с Tide и щёткой, может быть даже в кабинете психотерапий. Может быть, ничего и не смоется.

Я дрожу до сих пор. И знаете что поведали нам милейшие полисмены от формы которых разит потом? Бинго! Очередное супер-жестокое убийство. На этот раз дерзкий и имеющий репутацию «бэд-боя» футболист. Перед смертью ему выдрали язык.

Но это всё я и сам знал.

Куда интереснее: насколько жестокими могут быть обычные хулиганы? Спортивные адидасы, белые кеды – они жестоки, да, но чтоб пойти на кровавое убийство? Не думаю.

Или всё таки: не зря же они нас так старательно отгоняли? Скрывать было что.

Твёрдая лавочка казалось плотно усыпанной острыми иглами. Я то приподнимался, то плюхался назад, и из-за этого она подпрыгивала как на батуте.

А потом замер.

Я виноват. Ну конечно, я виноват. Я виноват от мозга до костей, от самых первых минут той чёртовой стрелы и до самого первого взгляда. Я виноват из-за того что не разнял их, не осмелился противостоять толпе. Виноват из-за того, что дал Валентину повесить парня на столбе. Дал ему добить его. Дал Виктору погибнуть самой-самой ужаснейшей смертью.

И ещё одна юная жизнь оборвалась словно свисая над полом на тонкой ниточке. «Чирк!» ножницами, и конец. Он жил дерзя каждому прохожему, ощущая собственную значимость и рассвет приливающих сил. Он был молод и не предвидел бы исход обычной драки даже с помощью самой мощной цыганки или печенья-предсказания.

А теперь, каждый раз когда я закрываю глаза вижу его окровавленное лицо. Обезображенное, полностью выкрашенное в багровый. Как в рубрике «до» и «после» – нахальный уверенный молодой человек и запуганная жертва. Овощ без единой мысли в голове. А его пустые глаза, ходившие из сторону в сторону окидывая поле. А открытый рот, из которого водопадом начинала течь кровь.

Теперь, ловлю себя на не стихающей дрожи. Перевожу взгляд на Ярослава – у него глаза превратились в два прозрачных осколка от витража. Он пялит на сидящих за прозрачным стеклом в кабинете шерифа девчонок. Они рыдают, заикаясь в всхлипываниях, тушь убого стекает по щекам. Час назад они как стадо рожающих ломонтинов кричали «Врежь ему Валентин! Сильнее!». Сейчас за приоткрытыми жалюзи сидят невинные феи доброты и милосердия. Жутко подумать что я, давав показания, выглядел так же лицемерно.

И вот он – тревожный момент «X”. Мгновение, от которого дыхание перехватило. Должно быть, теперь я не смогу смотреть на эту компашку без гримасы отвращения. Прозрачные двери открываются, впустив холодный вечерний воздух. Присев на стул, я всматриваюсь в далёкий высокий фонарь освещающий почти пустую парковку белым светом. Опускаю глаза вниз и ужасаюсь. Знакомое лицо – густые чёрные брови, лысая голова и тоскливые глаза. За ним чёрным пятном по холлу разливаются приспешники. Самодовольные улыбки пропали, жесткий блеск в глазах потускнел.

Ловлю себя на том, что невольно ёрзаю на стуле. И почему ощущение, будто через секунды эти психопаты вырвут язык мне? Ведь это же они. Да-да, я уверен: там, на стадионе, они без капли жалости вырвали язык несчастному Виктору.

Весь город оказался прав (парам-пам) – они садисты, сумасшедшие, конченные. Захотелось вскочить с места и пальцем ткнуть в сторону Валентина, визжа как престарелая кошёлка – «САДИСТ! САДИСТ! САДДИИИИСТ!»

Неужто они виноваты во всех убийствах? Неужто из-за компании глуповатых отбросов моя жизнь превратилась в сумасшедший хоррор-слешер? Я сжал кулаки, пытаясь подавить возрастающую ненависть, ногти медленно впивались в кожу.

Шериф -пивной живот увесистыми шагами идёт к сыну. Каждый шаг словно девятибалльное землетрясение в Токио. «БАМ!БАМ!БАМ!». Аж стёкла комнаты допроса дрожат. Скорее всего я это нафантазировал.

Напоминает наш шериф свиней из «Скотного двора» Оруэлла. Ну, помните тот небольшой рассказ про то как животные решили организовать собственное государство? В конце, пронырливые свиньи научились ходить на задних двоих. Видимо, одна из таких сбежала из фермы и устроилась шерифом в нашем городе.