Максим Кабир - Мухи

— Гениальным, — подтвердил Рома, хрустя печеньем.

Саша надкусила аппетитный кругляш. Песочное тесто таяло на языке.

— Очень вкусно!

Георгий Анатольевич, довольный, разливал чай.

— Спасибо за фотографии, Александра. Они очень важны для меня. Словно весточка от Галины с того света. Она была прекрасной, сильной женщиной. Жаль, что такой одинокой.

— У вас не сложилось впечатление, что она боялась чего-то?

— Смерти?

— Нет. Возможно, у нее были какие-то странные фантазии?

— Почему вы спрашиваете? — Высокий лоб прочертила морщинка, такая же, как у Ромы, но глубже.

— Ну, мне показалось. Я…

«Рылась в чужих вещах», — подсказала Александра Вадимовна.

— Я не все фотки вам передала. Там были совсем темные. Она снимала этаж и балконную дверь ночью.

— Что ж, — вздохнул Георгий Анатольевич, — перед инфарктом у нее были… как вы выразились, фантазии. Паранойя. Ее мучили дурные сны. Она думала, ее преследует кто-то… кто давно умер.

— Она рассказывала, кто?

— Галя особо не распространялась. Чем старше становишься, тем чаще появляются в твоих снах люди, которых уже нет в живых.

Георгий Анатольевич подул в чашку.

— Рома сказал, вы пишете новеллу?

Саша почувствовала, что краснеет. Банальный, примитивный обман, но ничего лучше они придумать не сумели. Хотя… в девятом классе она написала две главы повести о японских девочках, и единственный читатель, дядя Альберт, похвалил ее и рекомендовал продолжать…

— Подбираюсь к новелле, — соврала Саша. Рома, как ни в чем не бывало, грыз печенье. — Фэнтези на основе местного фольклора. Вы столько знаете о прошлом.

— А говорят, это поколение ни на что не способно! — засиял историк. — Надо же, писательница в нашем доме! Прославите Шестин на всю страну.

— Да какой там! — Саша потупилась.

— Но почему такая мрачная тема? Заложные мертвецы?

— Нужна мистика, а от зомби и ведьм читатели утомились. Я бы поискала в Интернете, но вдруг вы расскажете что-то, что не лежит на поверхности.

Он похмыкал.

— Сперва доешьте. И, умоляю, не говорите маме, о чем мы тут судачим.

— Это будет наш секрет! — Саша вытерла губы салфеткой, приготовилась.

— Я включу диктофон?

— Конечно.

Телефон лег между блюдцами.

— Я полистал перед вашим приходом пару книжек. Право, меня озадачило, когда внук сказал о заложных. Ведь именно в наших краях этот культ оказался особенно живучим. Но — по порядку. — Он сцепил длинные пальцы на груди. — Культ заложных покойников был широко распространен среди славян во времена язычества. Наши предки связывали любые беды с происками нечистой силы. Лютые зимы, неурожай, мор… а эпидемии тогда случались на каждом шагу. Говорили, земля гневается, потому что закопали в нее худое.

— Худое? — повторила Саша.

— Плохого покойника. Землю наделяли человеческими чертами. Она и доброй была, и сердитой. Раз сердится — значит, надо установить, почему. Собирали тогда вече, обмозговывали, кого хоронили недавно. Допустим, пьяницу. Или убийцу. Или, упаси бог, колдуна. И шли всем селом на кладбище. Выкапывали подозреваемого и выбрасывали в поле.

— Сурово, — сказал Рома.

Саша отставила чашку. Фарфор дребезжал в дрожащих руках. Она вспомнила свой сон: кости, которые отторгает почва. Мертвецы, выплюнутые из могил.

— Эти люди, по мнению суеверных славян, пребывали в аду, а их трупы несли в мир холод и болезни. Вы слышали про нетленные мощи святых? Однако и тела грешников, бывало, не гнили — из-за климата, сфагнума, природной мумификации. Но для предков, конечно, по причинам магическим. Вот их и эксгумировали, и закладывали — вбивали вокруг колья, чтобы волков не кормить. Отсюда термин «заложные». И вообразите, на околицах деревень валяются мертвые, разносят трупный яд и инфекции, приманивают птиц… а их родные ничего не в силах предпринять. Ходят мимо…

— Это ужасно! — сказала Саша.

Она подумала о дяде Альберте, о траурных лентах, что змеями оплели гроб.

— Отказ в погребении — тяжкое наказание. Сохранились сведения о том, как одного почившего крестьянина обвинили в порче посевов. Вышвырнули на пересечение дорог. И, что характерно, культ заложных благополучно пережил смену религий и перетек в христианскую Русь, позаимствовав черты православия. Пастыри и иерархи всячески боролись с кощунством, но надругательства над трупами были, кажется, неискоренимы.

— У тебя выйдет не фэнтези, а хоррор, — сказал Рома.

— Или черная комедия про приключения трупа, — усмехнулся его дедушка, — как «Уикенд у Берни» или «Никаких проблем» с Миу-Миу.

Молодежь не видела таких фильмов.

— И что произошло потом? — Саша не отрывала глаз от Георгия Анатольевича.

— Церковь составляла поучения о вреде культа. В десятом веке… и в шестнадцатом.

— В шестнадцатом? — поразился Рома.

— Да. Максим Грек писал о заложных, а до него — епископ Владимирский Серапион. Но язычество было неистребимо. Ну, вы в курсе: пасхальные куличи, масленичные гулянья, Ивана Купала — все оттуда, из дохристианских веков. Иерархи устали бороться с ересью и согласились на компромисс. Если люди отказываются хоронить некоторых соседей, нужно ограничить территорию, где они будут лежать. Так появились гноища.

Слово Саше не понравилось. Совершенно.

— Звучит как ругательство, — сказала она.

— Гноища, или буйвища, или скудельницы. Их придумал в тринадцатом веке Новгородский епископ Спиридон. Это погреба для заложных. По типу братских могил: их сваливали туда кучей, без гробов, без благословения, замотанных в рогожу. А над ямником мастерили сарайчик, «убогий дом». И получалось, с одной стороны, мать сыра земля не гневается, ведь заложных не зарыли в нее, а с другой — трупы как-никак изолированы.

— Выходит, — сказал Рома, — православная церковь узаконила языческий культ?

— Да. Пошла навстречу народу. То, что Максим Грек клеймил позором, стало легальным.

— И много было… — Она не захотела произносить «гноище». — Скудельниц?

— Очень. И в селах, и в городах. Но церковь пошла дальше. На Семик — то есть на седьмой четверг после Пасхи — устраивались тризны. Процессии верующих двигались от города к «убогим домам». Во главе шагали священники, а в Москве — аж патриарх. Москвичи зачастую бросали в гноище не столько преступников, сколько умерших от тифа и холеры, моровых поветрий. И сараи возводили из камня. Такие скудельницы были стационарными. Совершалась панихида. Трупы укрывали саваном, как бы прощая их грехи. Семик — это поздняя весна, и нет угроз заморозков или неурожая. Заложных отпевали скопом и закапывали — было можно.

— Когда же это прекратилось? — спросил Рома.

— Царица Анна Иоанновна издала указ, запрещающий гноища, но его не привели в исполнение. В тысяча семьсот семьдесят первом Екатерина II обустроила кладбища для жертв московской чумы, а «убогие дома» снесла.