Максим Кабир - Мухи

— Говори до конца.

— Гродт покончил с собой. А много лет спустя в его квартире тете Гале стало мерещиться всякое. Она фотографировала кого-то в подъезде и на балконе. Она боялась своих снов. Не контролируя себя, вышила на платке слово «Зало». «Заложные» — это обращение писали на бумажках спириты, совершая ритуал. Ей снились те же сны, что и нам.

— Мне дом не снился, — сказал Рома, — как и Кучер. Мне снился яхт-клуб и парни с битами из моего детства. И вон Инна снилась.

Официантка маневрировала между столиками, на радость мужской половине аудитории.

У ламп роилась мошкара. Духота сдавливала виски.

Саша посмотрела в чашку. Кофейная гуща походила на всадника, оседлавшего лошадь. Рогатая башка на длинной шее и просветы в груди — ячейки для младенцев…

Саша помассировала веки.

Когда долго зацикливаешься на чем-то, начинаешь видеть это везде. Как после второго секса с Лешей, когда она панически испугалась, что залетела, и потом везде встречала беременных женщин.

— Ты не живешь на Первомайской-один.

— Извини, я даже рад этому.

Саша скорчила гримасу.

— Неужели тебе мало? Или ты не улавливаешь ничего необычного в этих историях? Фотографии тети Гали и бассейн. Муха на стене и исчезнувшие жильцы. Мало?

Он взял ее руку в свою.

— Попробуй выбросить сны из своей теории. Смоделируй версию без снов. Просто шутки ради. Махонин построил на болоте чудное здание — да все здания Элле чудные. Чего стоит наш краеведческий музей. Да, построил на отшибе, но с другой стороны — недалеко от яхт-клуба, сел, дач, своего завода. И город разрастался на запад, и Змийка была шире. Бассейн под фундаментом? Обычный сток, чтобы подземные воды не подтопили подвал. Махонин не дружил с головой и, кстати, вполне мог верить в черную магию. Он заселил в квартиры жуликов, которых до чертиков боялись слуги и сельчане. И вешали на них всех собак. Авантюристы съехали, никого не предупредив, — мистификация? Или бежали от долгов? Виктор Гродт — морфинист и алкоголик, дитя Серебряного века. Тетя Галя…

— Выжившая из ума старуха, — Саша убрала ладонь со стола, — а я — семнадцатилетняя дура, начитавшаяся Эдгара По. Ты это хотел сказать?

— Извини меня, но доходному дому сто двадцать три года. В нем проживало множество людей. Откинь художника, тетю Галю, себя. Другие не подозревали ни о какой мистике.

— Ты не знаешь, — перечила она.

— Да ладно! Дядьке с третьего этажа снится Цвира Минц? А мой дед видит призрак Гродта, но утаивает от меня?

— Они — нет. Но кто-то точно испытывал эти чувства. Люди разные. Есть более восприимчивые, сильнее подверженные влиянию. Как я и ты. Кто-то обладает зачаточными способностями устанавливать контакт с потусторонним.

Рома опустошил бокал, поморщился.

— Ты не помогаешь мне, — произнесла Саша печально.

— Сказать честно? Я защищаюсь. От этого ужаса. От того, чтобы поверить в монстров. Художник в них верил, и что? Тетя Галя верила. Махонин. Прекрасные примеры, а? Собираешься финишировать, как они? — в его голосе зазвенела сталь. — Допустим, я чувствую. Да, у дома есть аура, и она плохая. Он вызывает тревогу. Черт с ним — он иногда пугает. Допустим, под ним лежат кости, что дальше? Что тебе говорил Гродт во сне? Не играй в игры Кучера. Но ты играешь.

— Нет!

— Да, Саша. Вместо того чтобы плюнуть на бредни, жить своей жизнью, а не чужим прошлым, ты зачем-то изучаешь его, консультируешься с дедом. Что ты можешь? Переехать?

Она пододвинула к нему руку, разрешила баюкать ее в сухих мужских ладонях.

— Что ты предлагаешь?

— А ты? Вызовешь экзорциста? Или священника? Мы не в кино, священники нас поднимут на смех. Но ты сама сказала, люди живут в доме, не общаясь с духами, не вникая в истории давно минувших лет. И я ужасно жалею, что поволок тебя в подвал.

— Ты ни при чем.

— Посмотри на все иначе. Десятки жильцов были счастливы в доме. И, если бы не он, мы бы не познакомились.

— Я ему признательна, — сказала Саша задумчиво.

Посетители расходились, Инна убирала пустую посуду. Мерцал огнями микрорайон за холмом.

— Правда или действие? — прищурилась Саша.

— Правда.

— Ты расстроился бы, если бы я переехала?

— Клянусь, я был бы совершенно разбит.

Они побрели по обочине к светящимся точкам.

— Правда или действие? — спросил он.

— Действие.

Он остановил ее под кустом бузины, обнял и страстно прижал к себе, к колотящемуся сердцу. Поцелуй вышел неловким, с конфузливым столкновением зубами, но она обвила его шею и помогла исправиться. Стоя в пыльной темноте, они целовались нежно и притворялись, что под вестибюлем нет котельной, а под котельной нет замшелого бассейна.

Придя домой, Саша забила в «Гугле»:

«Освятить квартиру. Священник. Шестин. Цена».

— Еще! Еще! — охала она, перекрикивая пение Кайли Миноуг из колонок.

Припадала разгоряченным телом к скомканной постели, которую специально для него достала из ящика. Свежие простыни с огромными бутонами роз. Ноготки царапали боковину дивана. Сильные широкие ладони тискали ее ягодицы. Как она скучала по этим ощущениям, по мужской власти над ней.

— Постой, малышка, — прохрипел Коля, — дай отдышаться.

Инна перевернулась на спину. Коля улыбался ей, запыхавшийся немолодой мужчина. Инна была рада, что приняла приглашение. И что позвала Колю на чай. Она устала от одиночества.

Вчера ей снова снился этот кошмар. Еще ярче, выпуклее предыдущих. Она стояла на безлюдной террасе. Была ночь, и она переживала, что заблудится в беззвездной тьме, свалится в реку ненароком, не найдет дом. Мрак окружал кафе. Непроницаемый, физически ощутимый. Иногда в нем проносились, лязгая металлом, гладкие туши, но она сомневалась, что это фуры дальнобойщиков. Разве могут грузовики мчаться с незажженными фарами в такой мгле?

Она хотела уйти, спрятаться на кухне. Все равно посетителей не будет, никто не дойдет до «Водопоя» сегодня. Но что-то остановило ее. Она повернулась, посмотрела туда, где минуту назад пустовали стулья. За столиками сидели клиенты. За каждым столом, и это были не люди. Манекены.

Белые кисти со спаянными пальцами чинно оперлись о столешницы. Оранжевые лампы освещали плоские невыразительные овалы. Пластиковые губы усмехались. Пластиковые волосы разделяли аккуратные проборы. Нарисованные глаза буравили официантку. Болтались бирки на неношеной одежде.

— Нет, — прошептала она, — пожалуйста.

Инна моргнула испуганно, и манекены рывком приблизились. Поменялись местами. Только что тот, в «Армани», был у ограды, и вот он рядом, и полусогнутые руки словно манят ее: давай потанцуем…

«Я умру, если они прикоснутся ко мне».

Куклы становились ближе, стоило ей отвлечься. Теснили во мрак. Она ненавидела манекены. Эти обитатели витрин внушали ей ужас. Големы, подделки. В детстве она втемяшила себе, что встречала живого манекена. Лет до десяти верила и рассказывала бабушке, но бабушка вряд ли слушала ее бредни.