Максим Кабир - Мухи

— Вот так вот, — сказал староста.

За дверями загудел двигатель, умчал автомобиль. Священник склонился у Царских врат, поцеловал престол. Ощутил: не вытоптали плясуны Божий дух из церквушки.

— Где мне ночевать?

— Есть келья наверху.

Староста показал ему каморку с лежанкой и закопченным письменным столом. Бойница почти не пропускала свет.

— Мне к жене пора, — сказал староста. — На сносях она. Вы… вы окрестите ляльку?

— Окрещу.

Староста ушел. Отец Владимир поискал на улице колодец, а нашел целую колонку. Набрал ведро, совершил омовение кельи. Поужинал просфорами. И, облачившись в епитрахиль, перепоясавшись, со служебником под мышкой, спустился к алтарю.

— Миром Господу помолимся! О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся!

Он служил всенощную в разрушенном храме, провозглашал слова ектеньи, а снаружи шелестела степь, парили летучие мыши, пиликали сверчки. И умолкли будто, когда он сильным и чистым голосом запел Великое славословие.

К утру появился хромой мужичок в кепке. Вручил тарелку горячей картошки, пучок лука.

— Благословите, батюшка. Я за регента могу.

«И сирые и убогие», — вздохнул про себя отец Владимир. Он пригласил гостя в келью. От будущего регента пахло сивухой.

— Далеко ли отсюда действующие храмы?

— Далече. В Шестине уж, у стадиона.

— Туда ездите?

— Туды. Раньше на клиросе там пел, но турнули, — он приставил палец к адамову яблоку, — знамо за что.

— Музыкальной грамоте, литургике обучен?

— Не посрамлю. И за чтеца могу.

— Стихарь есть?

— Женка пошьет.

— Пьяный придешь — выгоню в шею, — сказал иеромонах и добавил: — Как пса.

— Не извольте беспокоиться. Я опосля.

Отец Владимир ел картошку, а мужичок смотрел на него беззастенчиво.

— Вы, батюшка, говорят, плотничали?

«Откуда узнал? — удивился священник. — Небось из секретариата слушок просочился».

— Немного.

— Отремонтируем церковку? Паства будет, обещаю. Люди ждут.

— Даст Бог.

Мужичок улыбнулся, показал желтые зубы.

«А будут ли средства? — подумал отец Владимир, в очередной раз исследуя протекающий потолок, настил поруганного храма. — А на что расщедрится епархия, горисполком? Где брать кровельное железо, краску, олифу, материал для звонницы, не говоря уж о колоколах?»

Церковь не должна быть безъязыкой, — считал священник.

За заботами застал его стриженный ежиком гражданин средних лет. Вбежал, запыхавшийся.

— Отче! Мать умирает. Соборуйте ее.

Словно самолет заказали, и он пролетел над Шестином, волоча транспарант: новый батюшка в разрушенной церкви.

— Идем, — без промедлений сказал отец Владимир. Захватил псалтырь, святые дары, бутылочки со святой водой и елеем.

На обочине была припаркована грязная «нива».

— Юрий, — представился мужчина, заводя мотор. — А мама моя — Мария.

— Верует?

— Верует, отче. Всегда иконы в доме были.

«Нива» мчалась по трассе. Параллельно ей в синем небе пикировал кукурузник, но без транспарантов.

— Как узнали про меня?

— Так мы вас который год ждем в Водопое! Как не узнать.

Отец Владимир кивнул.

Автомобиль проехал по мосту над неглубокой речушкой. Свернул на тропинку. Справа сгрудились бараки рабочих. «Нива» проигнорировала их, понеслась в степь. Кусты задевали ветками бока, щебень стрелял из-под колес.

Батюшка нахмурил брови, увидев в лобовом стекле пункт назначения.

Трехэтажный дом, стоящий посреди луга.

Он выбрался из салона за Юрием. Взор скользнул по красно-бурому, как запекшаяся кровь, фасаду, по ризалиту с порталом, по высоким окнам. Орнамент из ягод и фруктов показался ему безвкусным и излишним, и само здание, его дымоходы, его круглая линза под скатом крыши — совсем не понравились священнику.

Как-то в Красноярске он посетил божницу и видел старинную икону Богоматери, которой краской замалевали лицо. Пятно чернело на фоне богатого убранства одежд Девы, лазури и яхонта. Дом вызвал у него ассоциации с кляксой, грубым мазком, калечащим картину.

Еще он подумал о проказе.

«Приветствую!» — говорила надпись на латыни.

Батюшка пошел, косясь в полумрак. Ему приходилось бывать в нехороших местах. На лесных тропах, где не щебетали птицы. В покинутых скитах, от которых волосы вставали дыбом. Однажды он посетил странную сибирскую деревню, пробегом, околицей. Он предпочел бы ночевать в медвежьей берлоге, чем встретить закат средь ее асимметричных срубов.

И в красно-буром доме он не желал бы задерживаться сверх надобности. Гнетущая атмосфера властвовала здесь.

— Ваша мама в сознании?

— Да, но бредит. Постоянно говорит про сестру покойную, Нюру. Они ненавидели друг друга. Сюда. — Юрий повел по длинному тамбуру, по скрипящим половицам коридора.

— Осторожно, порог…

На постели лежала крошечная старушка. Не надо было быть доктором, чтобы определить: до утра она не дотянет. Водянистые глаза смотрели из-под морщинистых век. Впалый рот шевелился, хрупкие ручки ползали вяло по пледу.

Отец Владимир перекрестился.

— Здравствуй, Мария.

— Митенька, — сказала старушка, — где ж ты пропадал?

Он преклонил колени. Нужно было успеть. Прочел сокращенную утреню, псалмы.

— Митенька, — произнесла старушка. — Проверь, голубчик, Нюра перевернулась в гробу?

— Не перевернулась, матушка.

— А я просила, чтоб перевернулась.

Над ухом жужжала муха. Отец Владимир ненавидел мух.

— Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей, услыши мя в правде Твоей.

Артритные лапки замерли на покрывале. Глаза под белесым пушком ресниц сфокусировались.

— И не вниди в суд с рабой Твоей Марией, яко не оправдится пред Тобою всяк живый.

— Батюшка, — сказала женщина, — у стены, где картинка, страшилище стоит.

— Нет там никого, Мария.

— Есть! — тоном напуганного ребенка сказала она.

— А ты шепни ему: чур, и он сгинет.

— Как бы не так…

Отец Владимир запел покаянный канон. Старушка больше не перебивала, лежала смирно и смотрела за его плечо. Завершая таинство, иеромонах склонился над больной, в очередной раз помазал елеем чело, ноздри, уста. Взор задержался на окне. В нем отражалась комната, священник в своей рясе и клобуке и тень позади: высокая, тонкая. Молитва оборвалась на полуслове. Он оглянулся, убеждаясь, что зрение обмануло.

«Устал, — подумал священник, — спал два часа».

Он повернулся к постели. Мария умерла.

Безумне, окаянне человече, в лености время губиши; помысли житие твое и обратися ко Господу Богу…

Отец Владимир шагал по отстроенному храму, вдыхая запах ладана и сосновой смолы. Годы понадобились, чтобы восстановить церковь, зато результат превзошел все надежды. Сверкающей позолотой высилась в небо стройная деревянная красавица, мелодично звенели ее колокола, собирая люд. В киотах приютились спасенные от забвения иконы, туристический автобус привозил к церкви зевак.