Максим Кабир - Мухи

На берегу они жевали блины и запивали морсом. Рома заботливо убирал с ее тела песчинки и настырных мурашек. Она положила мокрую голову на его колени. Травинкой щекотала его и смеялась.

«Вечером, — решила она. — Этим вечером, да».

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Ни о чем. — Она дотянулась травинкой до его ноздрей. Рома поморщился и чихнул.

— Алексина! Не хулиганьте.

— Мама в ночь уходит, — сказала Саша невзначай, — останешься у меня?

— Конечно, — сказал он, и глаза забегали от радости и волнения, а руки так просто рехнулись.

— Пожарим поп-корн… — Саша потянулась лениво. Выгнулась, чтобы купальник облегал грудки. Показалось, или Ромка облизнулся?

Где-то далеко загрохотало. Саша повернулась. Тучи сгрудились на западе. Они висели там и вчера, но не подтвердили синоптические прогнозы. Дождь поливал верховье Волги.

— Будет гроза, — сказал Рома, — наконец-то.

— Тем более, придется тебе меня защищать, — заметила Саша.

— Буду твоим личным дьяконом.

Семья ушла, опасаясь ливня, и они тоже снялись с места. Но небо не проронило ни капли. Тени велосипедистов вязли в душном воздухе. Не спеша, они доехали до одинокого махонинского дома.

Около подъезда, в окружении сумок, стояли Абрамовы с малышами.

— А мы на море едем, — похвастался мальчик, нахлобучивший моряцкую бескозырку.

— Круто! — сказала Саша. — Нас возьмете?

Мальчик поискал в носу зеленый клад, взвесил за и против.

— Да нет, вы нам не надо.

— Зато честно, — хохотнул Рома.

Они расстались до восьми. Саша проводила маму на работу и приняла душ. Опустошила баночку персикового геля, натерлась кремами и скрабами. Примерила у зеркала черные кружевные трусики. Спереди они были прозрачными и не скрывали подбритый кустик волос. Эффектно, но не слишком ли развратно для первого раза?

Подумав, Саша остановила выбор на белье поскромнее, белом, с красными рюшками. Надела бежевое платье. Повторно прошлась бритвой по голени. Интересно, а Рома переживает, собираясь к ней на ночевку?

По тамбуру прошлепали шаги. Саша кинулась к дверям.

— О, это вы, тетя Света.

— Извини, что разочаровала, — соседка отдала горячую тарелку с вишневым пирогом, — по кусочку тебе и маме. Но ты можешь съесть все с Романом, я утром принесу еще.

— С чего вы взяли, что Роман…

— Здравствуйте, теть Свет. — Рома вынырнул из-за спины.

— Веселитесь, детки. — Соседка подмигнула Саше и ретировалась, весьма довольная чем-то.

— Маме все разболтает, — вздохнула Саша.

— Что такого, просто гость забежал.

— Ага, — она кивнула на бутылку в руках Ромы, — мама — на смену, он — с шампанским, а я тут в платье.

— Изумительное платье, кстати.

— Спасибо, старалась. Главное, гость, уйди до половины седьмого.

— И духу моего не будет!

Запахло жареной кукурузой. Они клевали зернышки из миски, ели пирог и смаковали холодное шампанское. Посмотрели две несмешных, зато романтичных комедии. Переместились на кровать. Напряженная улыбка прилипла к Роминой физиономии.

— А что ты сказал родителям?

— Что иду к своей девушке.

— Так ты говорил им про меня?

— Они жаждут тебя увидеть.

Саша положила ногу на ногу, платье сползло по бедру. Она притворилась, что не замечает. Рома нервно дернул кадыком.

— Ксеня звонила, — вспомнила Саша.

— Как она? Как Эд?

— Эд объелся котлет. Кажется, Ксеня втюрилась в тренера по фитнесу. Прощай, Эдька, не поминай лихом.

— Жаль его.

Рома затих и вдруг резко прижался к ней и стал осыпать поцелуями щеки и ключицы. Обескураженная напором, она замерла. Поцелуи, как мотыльки, трогали кожу. Сладко. Хорошо. Руки накрыли грудь, Рома проверял, что ему дозволено, а что нет. И выяснилось, что дозволено почти все.

Прерывисто дыша, он заглянул ей в глаза.

— А ты уже?..

— А… — Она улыбнулась. — Да. А ты?

— Конечно. Ты хочешь, я… мы… не обязательно спешить…

Она отодвинулась и сняла платье, явив его ошеломленному взору гладкое обнаженное тело. Он набросился, пробуя на вкус и на ощупь. Жадно и нежно одновременно.

— У тебя есть? — спросила она, заставляя его прерваться.

— Да… папа мне… то есть я купил.

Он встал к ней спиной, голый в мерцании компьютерного монитора. Сгорбился, фыркая. Зубами вскрыл упаковку, завозился.

— Вот так! — сказал он.

Лег на нее, ждущую. Забормотал себе под нос. Она прислушивалась к голосу и к ощущениям. Рома не попадал, забавно сопя и ворча.

— Дай я. — Она взяла его у корня, повертела, как игрушку, приподнялась, рассматривая.

— Что-то не так? — насторожился он.

— Все хорошо, — заверила она, — более чем.

И направила, указала путь.

Он охнул. Конвульсивно сжался. И кончил почти сразу.

— Господи, — прошептал он расстроенно. — Прости меня. Прости.

— Глупенький. — Она поцеловала его в плечо, свернулась калачиком и поерзала, чтобы он обнял ее сзади. — Мне очень хорошо.

Она лежала на боку, разглядывая обои. Он спросил несмело:

— У тебя было много парней?

— Один. И с ним всего два раза.

— Ага, — сказал он, видимо, удовлетворенный ответом.

— А у тебя?

— Не очень. Ты первая.

Саша сжала его бицепс.

— Брехло.

Ромины губы нашли ее шею и сделали что-то приятное.

— Одевайся, — сказала она.

— Конечно. — Он намеревался встать.

— Дурак, что ли? Резинку надень.

— О! — облегченно выдохнул он.

Она закинула за спину руку и притянула его к себе. Он вошел плавно. Надавливая на его бедро, она диктовала ритм, и через пять или десять минут или через час, Саша вскрикнула и прикусила наволочку подушки. Забилась, как выброшенная на берег рыба, и Рома ахнул в унисон.

— Я люблю тебя, Саш, — сказал он.

— И я тебя тоже люблю, — отозвалась она блаженно. Его сердце пульсировало у ее уха, убаюкивало. Он еще что-то шептал, но она уже соскальзывала в сон.

Ей приснилось, что она сидит за столом в ярко освещенной комнате. Она узнала обстановку и мебель, пусть и никогда прежде не была здесь. Комнату она придумала, валяясь на больничной койке, проектируя мысленно идеальное жилье для мамы и себя. Имея в избытке время, она нарисовала стены, обшитые дубовыми панелями, и хрустальную люстру, медвежью шкуру и массивный стол с мраморной столешницей (чрезвычайно пафосный, как видела она сейчас). Во сне фантазия воплотилась до мельчайших деталей. Гостиная сверкала чистотой, уютно шелестело, хрустело головешками пламя в камине, и поблескивали шерстинки бедолаги-медведя. Даже пейзаж за окном был, как она заказывала: горы, наверное Альпы, пики, укутанные снежными шапками, словно сахарной глазурью. Голубые мачты сосен.

«Рай», — подумалось ей.

— Рай, — вторил голос.

Она не испугалась, слишком идиллична была атмосфера. За столом напротив сидела тетя Галя, которую она никогда не встречала при жизни, но безошибочно идентифицировала по фотографиям. Учительница помолодела, ей нельзя было дать больше пятидесяти пяти. В белом хлопке, с благородной проседью в уложенных косах.