Максим Кабир - Мухи

— Ой, — сказала Саша, — теть Галя.

Словно они были родственниками или старыми знакомыми.

— Привет, милая. — На шее женщины застучали деревянные бусы из крупных красных шаров.

— Ты сделала большое дело, — сказала тетя Галя. Ее лицо лучилось, подсвеченное изнутри волшебным огнем.

— Мелочи, — ответила Саша.

— О нет. Целые столетия они страдали и заставляли страдать других.

— Они?

— Те, кого называли заложными.

— Так это все правда? Они были внизу?

— Слишком долго, чтобы не обозлиться на живых.

— А теперь?

— Ты отпустила их. Цепь порвана. Они свободны. Они вольны уйти.

Тепло, источаемое учительницей, согревало Сашу. Кожу пощипывало. Душа пела.

— Это отец Владимир помог.

— Это твоя доброта спасла их. Они просили передать тебе, что дом чист. И они хотят тебя отблагодарить.

— Не нужно, — улыбнулась Саша.

— Нужно, — мягко сказала тетя Галя. — Не отказывай им. Разреши им покинуть дом со спокойной совестью.

— Я не знаю, — растерялась девушка.

— Проси что угодно. Любое твое желание.

— Но у меня все есть…

— У такой юной красавицы должно быть море желаний. — Тетя Галя хитро посмотрела по сторонам. Саша заметила бумажки на стенах, которых не было минуту назад. Листы, исписанные ее собственным почерком, страницы из ее секретного дневника, пришпиленные к панелям.

— Магия, — сказала тетя Галя и мелодично засмеялась. Она протянула руку и, хотя до стены было метра три, сняла один из листов. Вчиталась, засияла. — Домик в Норвегии? Они могут устроить! Раз плюнуть — норка хоббитов под Осло, — женщина смерила замолчавшую Сашу испытующим взглядом, — или…

Рука сорвала новую страницу. Тетя Галя прикрыла рот ладонью и хихикнула.

— Силиконовая грудь? Любого размера и от ведущих европейских хирургов. О, Ромочка изойдет слюной!

Хихиканье стало грубее. Резкое и лающее. Левое запястье оставило на белоснежной столешнице грязный след. За горной грядой вышла огромная луна.

Саша вжалась в кресло, она вертелась и мычала испуганно. Ноги не слушались, утонули в колючей медвежьей шерсти. Камин превратился в печь из подвала. По запискам сновали мухи, они отковыривали буковки и улетали с ними в лапках. Жужжали под перекосившейся люстрой.

Тетя Галя отцепляла записки, комкала их.

— Как насчет путевки в прошлое? Повидать дядю Альберта? Двадцать четыре часа любого дня из любого года? Они и такое устроят.

Саша не понимала, как она могла принять эту старуху за тетю Галю. Ведьма из числа медиумов хохотала и кривлялась. Ее бельма налились кровью, вспучились, округлились. Будто крашеные деревянные бусины под желтыми веками.

— Вот оно, — воскликнула старуха, — вот чего ты хочешь сильнее всего! Проси у них, и воздастся! Повторяй за мной: заложные…

«Не смей!» — закричала Шура.

Саша трепыхалась в размякшем, воняющем псиной кресле. По липкой обивке прыгали вши. Насекомые кишели в седых патлах старухи.

— Хочешь! Хочешь! Хочешь! Я вижу тебя насквозь!

И тогда в голове отчетливый голос Александры Вадимовны сказал:

«Заложные, я хочу»…

— Саш…

Она распахнула глаза. Уставилась на Рому. Сердце стучало быстро и сбивчиво. Во рту стоял отвратительный привкус. Из-за тусклого утреннего света лицо Ромы казалось мертвенно-серым. И спальня была серой, словно присыпанной пеплом сгоревших иллюзий.

— Шесть утра, — пояснил Рома, ласково гладя ее по лбу, — я пойду.

В ушах до сих пор лаял старушечий смех. Саша вытерла губы, встала.

— Все хорошо?

— Да, конечно.

Она увильнула от поцелуя.

— М-м, зубы нечищеные.

Пока она спала, он убрал со стола. Лучше бы разбудил ее пораньше, вытащил из лап кошмара. Нового — черт побери — кошмара.

Саша поплелась за Ромой в коридор.

— Что тебе снилось? — спросил он, обуваясь.

— Не помню. А тебе?

— Вчерашний вечер. — Он положил руку ей на грудь.

— Иди. Мама вот-вот вернется.

— Тогда до сегодня.

Он потопал по тамбуру. Саша прислонилась к стене. Стояла в полутемной прихожей, гадая: во сне она сформулировала просьбу или Рома прервал ее на полуслове?

Мама надела синее струящееся платье и сразу помолодела лет на пять. Сборы немного отрезвили Сашу: все утро она бродила по квартире, как пришибленная, с трудом понимала, что ей говорят. Мысленно она возвращалась в псевдоуютную комнату, к безобразной старухе, чьи глаза-шарики видели потаенное. Но душ и домашние хлопоты постепенно помогли прийти в себя. Мама заразила праздничным настроением. Саша вычеркнула из памяти досадный рецидив. То, что было у них с Ромой, просто обязано затмить какие-то там сны.

Она выбрала сарафан, оставляющий открытыми плечи. Навестила салон красоты. Соседка с первого этажа сделала ей укладку.

— Берите зонтики, — напутствовала парикмахерша, — будет ливень.

Ветер носил по дворам обрывки бумаг. Как страницы из разворованного девичьего дневника. Кукольные новостройки Речного словно бы опустели, лишь у батута скучал паренек да за рабицей детского садика прохаживался сторож. Загудела электричка. Тучи сомкнулись над вокзалом.

В город они ехали дружной компанией: мама, тетя Света, Рома. Стекла автобуса забрызгала морось, редкие деревья гнулись к земле. На террасе «Водопоя» хозяйничала напарница Инны, заносила в помещение стулья и сворачивала тент. В шесть было темно, как осенним вечером.

Рома приобнял Сашу и погладил по руке. От него приятно пахло. Запах мужчины, которым Рома стал вчера.

— Мне такое снилось, — сказал он.

— И что же?

— Намекну: там были мы с тобой.

«Вчера он признался мне в любви, — подумала Саша и потерлась носом о его рубашку. — И я ему тоже призналась»…

«Так будь счастлива и не вари воду», — сказала Шура. А Александра Вадимовна, чопорная, правильная, промолчала.

У ресторана уже ждали гости: две докторши из маминой больницы и папа в импозантном костюме. Билась на ветру жестяная вывеска. Кроны тополей теряли листья.

Официантка провела галдящую братию к забронированному столу. Заведение было комфортным, с обилием дерева в интерьере и журчащим фонтаном посреди зала. В световом фонаре виднелось насупившееся небо. Здесь три года назад Алексины отмечали день рождения дяди Альберта. Саша сочинила для отчима стишок и прочла его, стоя вон там, возле фонтана.

Официантка водружала на стол горшочки с жарким. Папа разливал шампанское. Сам он был за рулем.

— Нет-нет, — тетя Света прикрыла ладонью бокал, — мне водочку, я христианка. Что, никто водку не пьет? За Танины восемнадцать? Роман, вино — бабский напиток. Хоть ты меня поддержи.

Рома согласился на одну рюмку. Гости перешучивались, знакомились. Засыпали Сашу вопросами и комплиментами.