Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Дон взглянул на двух пожилых мужчин:

– Я лишь сегодня прочитал это. Вы поняли, что я имел в виду, говоря, что они любят рисоваться и шутить? Они хотят, чтобы их жертвы знали или, по крайней мере, подозревали, что с ними происходит. Роберт Мобли пережил шок, едва не выбивший его из колеи, и тогда родились чуть ли не лучшие картины в его творчестве; Альма хотела, чтобы я прочитал об этом и узнал, что она жила в Новом Орлеане с Флоренс де Пейсер под другим именем и убила юношу скорее всего так же, как убила моего брата.

– Почему же Анна Мостин до сих пор не расправилась с нами? – спросил Сирс. – У нее была масса возможностей. Не стану скрывать, я вполне удовлетворен тем, что вы нам рассказали, но чего она ждет? Почему мы трое не погибли, как остальные?

Рики откашлялся:

– Актриса Эдварда сказала Стелле, что я буду достойным противником. Я думаю, она дожидается того момента, когда мы точно будем знать, что нам противостоит.

– То есть этот момент настал, – сказал Сирс.

– У вас есть план? – спросил Рики.

– Нет, лишь кое-какие идеи. Сейчас я поеду в отель, соберу вещи и вернусь сюда. Возможно, в магнитофонных записях дяди мы найдем полезную информацию. И я хочу побывать в доме Анны Мостин. Надеюсь, вы пойдете со мной. Может, и там мы отыщем что-нибудь.

– А что если путь туда окажется для нас последним? – усмехнулся Сирс.

– Я думаю, их там уже нет. Этой троице известно, что мы сначала попытаемся обыскать дом. У них для нас уже давно припасено что-то другое. И не там.

Дон посмотрел на Рики и Сирса:

– И последнее. Как спрашивал Сирс, что бы случилось, если б вам удалось подстрелить рысь? Вот это мы и должны выяснить. На этот раз мы должны подстрелить рысь, что бы это ни означало. – Он улыбнулся им: – А зима, похоже, будет лютая.

Сирс Джеймс пробурчал что-то утвердительно. Рики спросил:

– Каковы, на ваш взгляд, шансы на то, что нам троим и Питеру Барнсу удастся увидеть конец всего этого?

– Очень слабые, – ответил Сирс. – Но вы несомненно с успехом выполнили то, о чем мы вас просили.

– Будем сообщать кому-нибудь? – спросил Рики. – Ублажим Хардести?

– Абсурд, – фыркнул Сирс. – Нас упекут в сумасшедший дом.

– Пусть все думают, что мы боремся с марсианами, – сказал Дон. – Сирс прав. Но могу побиться об заклад, что…

– Что?

– Бьюсь об заклад, что ваша безупречная секретарша завтра на работу не выйдет.

Оставшись в доме дяди один, Дон подбросил в камин дров и уселся на нагретое Рики место на диване. Снег заметал крыши домов и переплеты оконных рам, а ему припомнился теплый вечер: одуряющий запах листвы, воробей, вспорхнувший на перила, и глаза, сияющие на бледном лице возлюбленной, обернувшейся к нему с порога. И обнаженная девушка у черного прямоугольника окна, взглянувшая через плечо на него и прошептавшая слова, смысл которых лишь сейчас дошел до него: «Ты призрак». Ты, Дональд. Ты. Это было неуместное озарение, понимание загадки истории с привидениями в самой середине повествования.

В Милбурн пришел декабрь, и город устремился к Рождеству. В долгой памяти города этот месяц всегда занимал особенное место: ириски из кленового сахара, и веселый каток на реке, и разноцветные лампочки на деревьях и в витринах, и катание на лыжах с холмов, поднимающихся сразу же за городом. В декабре укрытый слоем снега в несколько дюймов Милбурн всегда приобретал праздничный, почти волшебный вид. На площади устанавливали высокую нарядную ель, и Элеонор Харди украшала электрической гирляндой парадный вход отеля «Арчер». В торговом центре «Янг Бразерс» детишки выстраивались в очередь перед Санта-Клаусом и выставляли свои непререкаемые рождественские требования – и лишь те, что постарше, замечали: внешностью и запашком Санта слегка напоминал Омара Норриса. (Декабрь всегда примирял Омара не только с женой, но и с самим собой: он урезал свои аппетиты на спиртное ровно вполовину и важно говорил немногим закадычным дружкам, что ему придется подхалтуривать в магазине.) Как и когда-то его отец, Норберт Клайд запрягал старые сани и гордо проезжал по всему городу, а потом катал детей, чтобы знали и помнили, как звенят настоящие бубенчики, чтобы почувствовали, каково это – лететь в запряженных парой добрых рысаков санях по лесной дорожке и дышать лесным воздухом, напоенным густым ароматом хвои. И как его отец, Эльмер Скейлс открывал проход на одно из своих пастбищ и пускал горожан покататься с горки, высившейся на самом краю его владений: там всегда стояло с полдюжины пикапов, выстроившихся вдоль изгороди, и с полдюжины молодых пап тащили на буксире в гору санки, груженные счастливой ребятней. Кто варил на кухне ириски, кто жарил каштаны в камине. Хемфри Стэлледж вкручивал красные и зеленые лампочки над стойкой бара. Милбурнские женушки радостно обменивались рецептами рождественских пирогов и пирожных; мясники принимали заказы на двадцатифунтовые индейки и раздавали рецепты подливки. Восьмилетки начальной школы вырезали из цветной бумаги елочки и лепили их на окна класса. Старшеклассники же больше сосредоточивались на хоккее, чем на английском или истории, и мечтали о пластинках, которые они купят на чеки от тетушек и дядюшек. Клубы «Киванис», «Ротери» и «Кейсис» устраивали грандиозный праздничный вечер в танцевальном зале отеля «Арчер», вызвав подкрепление – трех барменов из Бингэмптона, и жертвовали несколько тысяч долларов Пенсионному фонду. А после Рождества все возвращались на работу – кто с больной головой, кто с расстройством желудка…

И в этот год готовилось несколько торжественных ужинов, и хозяйки так же пекли рождественские пироги, но декабрь в Милбурне был другим. Люди, встречая знакомых в «Янг Бразерс», говорили друг другу не: «Скоро Рождество – как чудесно, не правда ли!», а в основном: «Надеюсь, этот снег все же прекратится»; Омар Норрис сидел в своем бульдозере целыми днями, и младшие продавцы говорили, что влезут в его костюм Санты только после того, как его отвезут на дезинфекцию; мэр и помощники Хардести установили на площади огромную ель, но у Элеонор Харди не было никакого желания украшать подъезд отеля – она выглядела такой одинокой и несчастной, что чета туристов из Нью-Йорка взглянула на нее и решила продолжить путь дальше, до ближайшего отеля. И Норберт Клайд первый раз за все годы оставил сани в сарае и не угостил лакомством рысаков: с того момента, как он увидел «что-то» на своем дворе, он впал в странную депрессию. Частенько слышали, как он говорил в «Хемфрис» или другом баре, что окружной сельхозагент не в состоянии отличить собственной задницы от своего локтя и что, если в людях еще осталась хоть капля здравого смысла, им стоит повнимательнее отнестись к Эльмеру Скейлсу: фермер нынче не открыл ворота и не пускал никого кататься с горки, забывал о еде, забросил стихоплетство и ночи напролет караулил у окна с заряженным ружьем на коленях. Выводок его ребятишек, чувствовавших себя изгоями, хозяйничал на горке. А снег все валил и валил; сугробы сначала прикрыли заборы и живые изгороди, затем стало заносить крылечки и цокольные этажи. На третьей и четвертой неделе декабря школы закрывались восемь раз: отопление средней школы вышло из строя, и руководство распорядилось закрыть ее до середины января, когда инженер из Бингэмптона сможет наконец добраться в город. Через несколько дней закрылась и начальная школа: дороги стали ненадежны, и, после того как школьный автобус за одно утро дважды застрял, родители решили, что лучше их детям пока посидеть дома. Ровесники Рики и Сирса – те, что хранили память города, – вспоминали зимы 1947-го и 1926-го, когда на недели прерывалось транспортное сообщение с Милбурном, и кончалось топливо, и старики (бывшие в те годы не старше Сирса и Рики) умирали от переохлаждения, как Виола Фридриксон с золотисто-каштановыми волосами и необычным лицом.