Питер Страуб - История с привидениями [litres]

«Нью-Йорк?»

Несомненно, это был Нью-Йорк, и это был несомненно Дэвид – он удивленно глядел на Дона и светился радостью от встречи, полный нетерпения начать свой рассказ. Дон опустил взгляд на тротуар. Топор исчез. Лавируя между машинами, он перебежал улицу и попал в объятия брата, запаха его сигар, хорошего шампуня, одеколона «Арамис». Он был здесь, а Дэвид был жив.

– Как чувствуешь себя? – спросил Дэвид.

– Я не здесь, а ты мертвый, – сорвалось у него с губ.

Дэвид взволнованно посмотрел на него, затем спрятал удивление за улыбкой:

– Знаешь, давай-ка присядем, братишка. И больше не говори таких вещей, – Дэвид придержал его за локоть и подвел к стулу под одним из зонтиков. Мартини со льдом в слезящемся стакане дожидался его на столике.

– Я не собираюсь… – начал Дон. Он тяжело опустился на стул; сильное движение Манхэттена струилось по улице; на другой стороне он прочитал название французского ресторана, блестевшее золотом на черном стекле. Замерзшие ноги чувствовали жар асфальта.

– Как же, не собираешься, – сказал Дэвид. – Я заказал тебе стейк, правильно? Не думаю, чтобы ты хотел пообедать чем-то очень уж изысканным, – он с симпатией смотрел на Дона через стол. Глаза прятались за модными очками, однако все лицо излучало доброту и радость. – Кстати, как тебе мой костюм? Я нашел его в твоем шкафу. Теперь, поскольку ты выписался из больницы, тебе придется побегать по магазинам, обновить свой гардероб. Можешь пользоваться моим кредитом у «Брукса». – Дон оглядел себя: телесного цвета летний костюм, коричневый с зеленым галстук, коричневые легкие туфли. На фоне элегантного Дэвида все выглядело немного старомодным и дешевым.

– А теперь взгляни на меня и скажи: похож я на мертвеца? – спросил, улыбаясь, Дэвид.

– Нет.

Дэвид радостно вздохнул:

– Ну слава богу! Порядок. Ты заставил меня немного поволноваться, дружок. Теперь: ты что-нибудь помнишь о том, что произошло?

– Нет. Больница?

– У тебя был колоссальный упадок сил, братишка. У докторов глаза на лоб лезли: они с подобным не сталкивались. Одной ногой стоял в могиле. Это случилось буквально сразу же, как ты закончил ту книгу.

– «Ночной сторож?»

– Какую же еще. Ты отключился, а когда приходил в себя, начинал что-то лепетать, все время нес какой-то бред о том, что я умер, а Альма Мобли – это нечто ужасное и загадочное. Ты будто витал в облаках. Если ты ничего не помнишь, так это последствия шоковой терапии. Теперь нам надо привести тебя в порядок. Я говорил с профессором Либерманом, и он пообещал подписать с тобой контракт на следующий год: ты ему очень по душе, Дон.

– Либерманом? Да нет, он же сказал, что я…

– Это произошло до того, как он узнал, насколько серьезно ты был болен. В общем, я увез тебя из Мексики и поместил в частную клинику в Ривердейле. Оплатил лечение. Сейчас принесут стейк. Допивай свой мартини.

Дон послушно выпил: такой знакомый вкус…

– Почему мне так холодно? – спросил он Дэвида. – Замерзаю…

– Последствия лечения, – Дон похлопал его по руке. – Врачи сказали, что пару дней именно так ты и будешь себя чувствовать: озноб, смущение, неуверенность в себе, а потом все пройдет. Уверяю тебя.

Официантка принесла их заказ. Дон позволил ей забрать бокал.

– Ты говорил такие странные вещи, – рассказывал ему брат. – Теперь, когда ты пришел в себя, ты поразишься, когда услышишь. Ты думал, что моя жена какое-то чудовище, убившее меня в Амстердаме, тебя было не переубедить. Врач сказал, что это ты так переживаешь ее потерю: потому-то ты так не хотел приехать ко мне и поговорить обо всем. Ты зациклился на мысли о том, что все описанное в твоем романе произошло на самом деле. Когда ты отправил рукопись своему агенту, ты засел в номере отеля, ничего не ел, не мылся – даже не поднимался со стула, чтоб сходить в туалет. Пришлось лететь в Мехико вызволять тебя.

– А где я был час назад? – спросил Дон.

– Тебе делали укол успокоительного. Потом посадили в такси и велели привезти сюда. Я подумал, тебе захочется снова посидеть тут. Место тебе знакомо.

– Я целый год пролежал в больнице?

– Больше. Почти два. А в последние несколько месяцев резко пошел на поправку.

– Но почему я ничего не помню?

– Все просто. Потому что не хотел помнить. Тебе самому кажется, что ты появился на свет пять минут назад. Но постепенно чувство времени вернется к тебе. И память. Ты можешь отдохнуть в нашем доме на Лонг-Айленде: солнце, песочек, море, женщины. Заманчиво?

Дон поморгал и огляделся вокруг. Тело содрогалось от холода. Высокая женщина шла по направлению к ним, ее тянула огромная овчарка на поводке – женщина была стройной и загорелой, солнцезащитные очки подняты на волосы, и на мгновение она показалась символом реальности, воплощением всего, что не грезилось и не снилось, что было не воображением, а восприятием здравого рассудка. Она была случайной, просто прохожей. Неужели все, что ему рассказывал Дэвид, и сам Дэвид – правда?

– Да насмотришься еще на женщин, – рассмеялся брат. – Не сжигай глаза о первую встречную.

– Ты женат на Альме, – сказал Дон.

– Разумеется. Ей не терпится повидаться с тобой. И знаешь, – сказал Дэвид, продолжая улыбаться и держа вилку с аккуратно отрезанным кусочком мяса, – она даже немного польщена твоей книгой. Говорит, что внесла свой вклад в литературу! Но вот что я тебе скажу, – Дэвид подвинул стул ближе к столу. – Подумай о последствиях, если то, что ты утверждаешь в книге, правда. Если, конечно, подобные существа реальны – а ты уверял, что это так.

– Я знаю, – сказал Дон, – я думал…

– Погоди. Дай договорить. Ты понимаешь, какими ничтожными мы им кажемся? Сколько мы живем? Несчастные шестьдесят – семьдесят лет. А они – века, сотни веков. И становятся теми, кем захотят. Наши жизни рождаются в результате случайности, совпадения, слепой комбинации генов, а они создают себя по своему хотению. Они нас ненавидят. И они правы. Живя бок о бок с ними, мы всегда будем им омерзительны.

– Нет, – возразил Дон. – Это ошибка. Это неправильно. Они жестоки и беспощадны, они живут смертью… – Он почувствовал, что сейчас ему станет плохо. – Ты не должен так говорить.

– Вся твоя беда в том, что ты зациклился на этой своей сказке: ты уже не участвуешь в ней, но не перестаешь ее мысленно пересказывать самому себе, она живет где-то в уголке твоей памяти. Знаешь, твой лечащий врач сказал мне, что твой случай – первый в его практике: когда ты переходишь из одного состояния в другое, ты оказываешься в этой сказке. Ты бродишь по коридору клиники и разговариваешь с людьми, которых нет рядом. Ты словно репетируешь роль какого-то внутреннего спектакля. Все врачи были просто-напросто потрясены. Они заговаривали с тобой, ты отвечал им, но отвечал так, будто вел разговор с каким-то парнем по имени Сирс или другим – его звали Рики… – Дэвид улыбнулся и покачал головой.