Мария Микийчук - Чубушник. 2020

Ведявы очень умны и обладают молниеносной реакцией. Версия, что они могут научиться человеческому языку, не получила ни подтверждения, ни опровержения, но упоминаются случаи, когда ведявы имитировали человеческую речь, чтобы заставить человека подойти ближе к воде.

Возвратить ведяву в первоначальную форму русалки невозможно. Если момент был упущен, лучшее, что можно сделать – это максимально изолировать ведяву от человеческих и русалочьих поселений.

Единственные существа, которых ведявы не трогают никогда – это хранители заброшенных зданий и домовые. Иногда хранители заброшек, находящихся у воды, даже сосуществуют с ведявами, при этом относясь к ведявам, как к домашним животным, подкармливая их в голодные годы.

Но тема эта не изучена, поскольку ведявы крайне опасны и не идут на контакт с человеком, будь он обычным человеком, лекарем или ведьмой. Ведявы рассматривают всех людей исключительно как пищу, в то время как с колонией русалок можно построить долговременные и плодотворные отношения.

Утренние обязанности были самыми нелюбимыми, поэтому их делили с большим трудом – когда вместе работают две совы, самым страшным становится не понедельник, а любое утро. А когда две совы работают практически без выходных, а иногда и без ночного сна, то утро начинает напоминать осоку – если не пытаться всё успеть, быстро проводя рукой по стеблю, то острой боли и долгоиграющего мерзкого пореза не будет, будет только безвкусное шелестящее поле, в которое желательно не заходить, потому что можно утонуть в болоте недосыпа.

Обычно Таня брала утро на себя, потому что она легко просыпалась, а через несколько часов так же легко начинала засыпать на ходу, зомбически просыпая еду мимо кормушки.

Агата всё ещё спала, Харита свернулась у её подушки и сонно приподняла голову в сером утреннем свете, но быстро успокоилась и легла спать обратно, в тепло. Из дома кошку не выпускали, зная, как много опасностей её подстерегают в лесу.

Неслышно вздохнув, Таня зевнула и пошла собираться. Они ещё не до конца разобрали одноэтажный домик, постоянно находя в нём новые и новые комнаты и пространства, но сделали его уже для себя весьма уютным и обитаемым – по крайней мере, часть него. Самым любимым местом Тани оставалась кухня. Она не хотела знать, откуда берётся электричество в лампочках и электрической плите, откуда в этом стоящем в лесу здании водопровод и работающий идеально вай-фай, но всё это работало – и её всё устраивало. Сонно моргая, Таня ждала, когда вскипит чайник и выпрыгнут тосты, лениво глядя в окно на то, как на лужайке перед домом проходит унылая процессия пушистых коричневых гусят-лебедят, волочащих за собой по земле непомерно длинные шеи с маленькими головами, бьющимися о каждую кочку. Судя по книгам, оставалось всего четыре месяца до момента, когда гуси-лебеди войдут в свою волшебную силу и научатся-таки держать голову прямо, но сейчас это было зрелище не для слабонервных. Кроме того, один из бедняг, вылупившийся из самого чёрного яйца, постоянно застревал своей огромной головой в ветвях и начинал голосить во всё горло, думая, что его схватили. Агата утверждала, что гусёнок-лебедёнок буквально выражает в этот момент её внутреннее состояние. Чтобы вытаскивать его было веселее, гусёнка-лебедёнка назвали Пылесос.

Но сейчас Пылесос был в порядке, и задумчиво ковылял за остальными к поилке.

Таня посмотрела на тосты и кипящий чайник – и вынула из морозилки сосиски для домовых: день начинался, а сделать нужно было ещё очень много. Кроме того, русалки, точно по книгам, медленно дозревали до своей фазы внимания, так что сегодня, пожалуй, её ждало так себе развлечение с купанием в ледяном ручье. Домовые в сравнении казались очень милой и не напрягающей обязанностью.

Маленькие домовые очень часто изображают из себя брошенных котят. Грязные, дрожащие от холода, со слипшейся шерстью и слезящимися глазами, они внимательно оглядывают прохожих на предмет своих будущих хозяев. Разумеется, со временем становится понятно, что это не настоящие котята, слишком странно они себя ведут, слишком яркий у них характер и человеческие (а иногда чуть-чуть собачьи) у них повадки. Но домовые на всякий случай играют свою роль до конца, становясь взрослыми котами, старыми котами – а потом переселяются в дом и следуют за своими хозяевами, куда бы те ни переехали. Это весьма старомодный народ, и прежде всего они в людях ценят доброту и сопереживание, а доброта и сопереживание, как водится, чувства нежные и уязвимые, соответственно, нуждаются в защите со стороны сильных мира сего. И домовые становятся одними из немногочисленных мировых меценатов милосердия.

Вот и сейчас «котята» жались к фундаменту здания, дрожа от воображаемого холода, попискивая, когда Таня вынесла им миску хлеба с молоком и сосиски. И тут же ринулись к миске, отталкивая друг друга, жадно жуя и чавкая, заглатывая сладкое свежее молоко розовыми шершавыми язычками. Таня положила рядом второе блюдо с нарезанными сосисками, но увлечённые хлебом с молоком котята этого даже не заметили.

Домовые – сделано, отметила Таня, пересчитав их. Котят было семь, и это по книге считалось отличным знаком. Сейчас домовые в основном гуляли вдоль здания, но когда они начнут заглядывать в окна, их можно было отвезти в город и отпустить в разных районах. Конечно, они были не настоящими котятами, но Тане всё равно эта процедура казалась жутковатой. Быстро ли найдутся люди, которые будут кормить их таким же свежим молоком? А что, если им придётся переживать тяжёлую зиму? Что, если их не возьмут себе, если добрый человек не найдётся?

Вздохнув, Таня вернулась в дом и взяла с подоконника размороженную с вечера рыбу в контейнере с ламинарией. Её было уже гораздо меньше, чем обычно, потому что русалки входили в возраст, когда должны были охотиться самостоятельно. За две недели до этого они не без помощи Азеллы, вроде бы, заселили оба водоёма различной живностью, которая должна была прижиться, размножаться и успешно кормить всё, что созревало в воде. Самыми проблемными были, пожалуй, лягушки судьбы, но по их поводу в ближайшие дни обещала приехать аж сама Полина, руководитель отделения Лекарей по животным, поэтому Таня старалась не волноваться. Да и её собственные любимцы, кикиморы, процветали и встречали её каждый раз радостным клёкотом, похожим на громкое зубное мурлыканье, стараясь выпрыгнуть из вольера и нежно покусать тёплую руку Тани. Прикусывание запястий у кикимор такого возраста было знаком признания человека за своего, показателем величайшего доверия.

Но несмотря на то, что потенциально кикиморы были более опасными существами, а русалки вырастали в прекрасных и довольно безобидных созданий, Таня про себя немного их побаивалась. Было что-то странное в их несфокусированном взгляде, медленно твердеющей чешуе, сильном дурманящем запахе цветов лотоса или сломанных кувшинок от поверхности их тел, в том, как они тенями скользят по дну реки, медленно, кругами, поднимаясь на поверхность. Русалки тоже клекотали, но используя разную гамму голосов; иногда вечером они все поднимались на поверхность и беззвучно разевали рты, заходясь в ультразвуке, и над ними собирались стаи летучих мышей, привлечённых неслышным человеческому уху пением. Чаще всего они издавали различные ноты, похожие на отдалённое мычание коров, иногда – тихие смеющиеся звуки, напоминающие лай. Тане казалось, что они уже общаются между собой, и мороз продирал от мысли, что всех их именно в этом возрасте можно упустить и получить целую группу готовых накинуться на них ведяв.