Диана Солобуто - Подслушано: Вселенная. Премия им. Ф.М. Достоевского

– Гляньте-ка, ваше превосходительство! Карточный вор хочет отыграться!

– Не гляньте, а смотрите, – перебил игрок в цилиндре, отвесив напарнику очередной подзатыльник. – Сколько можно учить тебя хорошим манерам?! И не следует грубо отзываться о нашем новом друге. Как поживаете, милейший? – обратился он к Сбитневу почти с брамсовской интонацией.

– Я в порядке, – поспешил промямлить Степан Павлович. От его былой бойкости не осталось и следа. – Могу ли я рассчитывать отыграться сегодня?

– А почему бы и нет? – холодно усмехнулся его собеседник. – Вы пока проигрались только в пух. Осталось проиграться в прах… Право же, я шучу, – быстро добавил он, – не принимайте близко к сердцу. Если оно у вас ещё есть.

При этих словах у Сбитнева резко закололо в груди и перехватило дыхание.

– Сдавай, плут! – приказал господин.

– А прах нам тоже не помешает, правда, ваше превосходительство? – хихикнул его напарник.

– Заткни глотку! Не нужно болтать лишнего. Игра стартовала…

Пётр Моисеевич Брамс, как и все врачи, обладал неплохим чутьем. Экстренная встреча с Виктором Младышевым помешала ему проведать Степана Павловича после ужина. Сожалеть о своём упущении, предчувствуя недоброе, Брамс начал уже дома, когда в окружении жены и троих взрослых детей поглощал парную телятину. Не то чтобы телятина была плоха, или жена подурнела с возрастом… Впрочем, Брамсу и вправду не нравилась землистость её лица в последнее время, но к делу это совершенно не относилось…

Пётр Моисеевич чувствовал в избранной им методе какой-то подвох, раз негативные эффекты проявились так быстро. Хотя в своей непогрешимости специалиста он не сомневался – эти лекарства не могли дать такого результата ни у одного, даже самого хилого из пациентов. Так может, всему виной особенности конституции Сбитнева? Глупость конечно – анализы, выполненные Младышевым, и обследования выявили лишь лёгкое расстройство пищеварения вследствие переедания. Умеренная больничная пища мигом подействовала на угнетённый кишечник; Степан Павлович уже не предъявлял жалоб на свой якобы больной живот. Только на смех за стеной и людей в палате. В общем и целом, пациент отличался удовлетворительной крепостью здоровья. Не будь главврач в этом так уверен, никакого эксперимента бы и не состоялось. Так с чего тогда у больного эта бледность, нервность, усталость? В ответ на немой вопрос профессионализм Брамса беспомощно разводил руками.

Покончив с телятиной, глава семейства перешёл к чаю. За столом сегодня царило молчание; в этой семье чутко относились к тревожности отца.

И всё-таки, зря он не зашёл к Сбитневу перед сном. Диагностировал бы улучшение или ухудшение состояния; в зависимости от ощущений пациента, возможно, отменил бы лекарства. Не нравилось Брамсу предчувствие надвигающейся угрозы.

В пятом часу утра дверной звонок в доме Брамсов взорвался яростной трелью. Доктор плохо спал ночь, мучимый мыслями, поэтому он встал быстро – не было нужды цепляться за сладкий сон.

– Нина, я сам открою! – бросил он служанке, которая выползла из кухни, протирая глаза, как объевшаяся мышь.

На пороге стоял Михаил Селенский.

– Пётр Моисеевич, я бы не беспокоил вас, если бы Виктор Борисович не послал меня со срочным донесением. Там, в больнице, что-то случилось. Он так и велел передать. Вас ждут.

– Скажи, скоро буду, – гнусавей, чем обычно, промолвил Брамс.

– Как же это произошло? – нервно спросил Пётр Моисеевич. Его настолько взволновали неприятные известия, что привычные «ха-ха» и «да-да» вдруг исчезли из его речи.

– Я и сам не пойму, – холодно ответил Виктор Борисович. Теперь он имел право говорить ледяным тоном, не жалея своего наставника. Ведь он знал всю подноготную щекотливого эксперимента.

– Однако, – заметил Младышев, – некоторые дозы атропина вызывают остановку сердца.

– Но не столь мизерные! – парировал Брамс.

– А вы сможете доказать, что они были мизерные? – хитро усмехнулся Младышев. – Нет, я, конечно, пойду вам навстречу, указав в причине смерти Сбитнева «остановку сердца» и ссылаясь на естественные причины.

– Разумеется, не на сверхъестественные же ссылаться… – буркнул главврач.

– Другой бы указал «вызвана передозировкой атропина»…

– Что вы хотите? – рявкнул Пётр Моисеевич, вознегодовав.

– Об этом вы знаете лучше меня, – улыбнулся Виктор.

Мысленно проклиная своего ученика за подлую находчивость и прощаясь с любимым постом, Брамс отправился взглянуть на покойного. Его сопровождал старший санитар Михаил Селенский. Мертвенно-бледный пациент недвижно лежал на кушетке. Главврач пощупал его лоб, постучал по груди, убедился в отсутствии дыхания. Внезапно ему показалось, что Сбитнев приоткрыл пустые глаза и прошептал:

– Доктор, вы играете в карты?

Брамс в ужасе отпрянул, чуть не врезавшись в стоявшего сзади санитара.

– Вы в порядке? – поинтересовался Михаил.

«Бедный старик! Выселили, почитай, из родного дома», – подумал он про себя.

– Чёрт-те что творится! Да-да, чёрт-те что, – проворчал Пётр Моисеевич.

Покидая палату, они услышали, как хлопнула дверца углового шкафа, резко прозвенев в тиши раннего утра.

– Сквоз-ня-ки… – виновато протянул Селенский.

Брамс насупился и ничего не сказал.

Он смотрел на нее со смесью насмешки и восхищения, как атеист, не лишенный художественного вкуса, смотрит на идеально исполненную статую богини.

– Как ты попал сюда? – резко спросила она.

– Очень просто. Я спустился с небес на крышу и оторвал себе крылья прежде, чем влезть в твоё окно. Можешь сама в этом убедиться.

Он заговорщически махнул рукой в сторону раскрытой створки. Она высунула любопытную голову из окна, но ничего особенного не увидела. Только далеко внизу на асфальте валялась дохлая птица, которую жрали кошки.

– И где же твои оторванные крылья? – сказала она, в недоумении поворачиваясь к нему.

– Ты съела их минуту назад, даже не поперхнувшись, и теперь я чувствую себя полностью приземлённым, – произнёс он, хищно подтягиваясь к ней.

– Нет-нет! – она отступила к стене. – Нет!

Внезапно у неё запершило в горле. Накатила тошнота. Она мучительно зашлась кашлем, в результате которого выплюнула на платок мокрое белое перо средних размеров. Но она не удивилась. За эти годы она разучилась удивляться.

– Я же говорил.

Этот голос знатока, так ненавистный ей…

– Терпеть не могу твои дурацкие фокусы! Убирайся! Уходи! Прочь отсюда! Или уйду я! – в бешенстве закричала она.

Поскольку он не сдвинулся с места, она выбежала в коридор и скрылась на кухне. И конечно же, он уже сидел за кухонным столом, поджидая её, и как ни в чем не бывало пил чай из синей кружки. Она попыталась восстановить спокойствие в своей душе, полной гнева и смятения. Тяжело дыша, не давая словам вырваться изо рта сплошным потоком, она медленно, с усилием спросила: