Олег Кот - Гармонист

Решив поменять опасную тему, спросил:

– Где вас вчера носило? Это же Россия. Здесь запросто могут убить, поняв, что вы иностранцы. На моих глазах у англичанки вырвал фотоаппарат юркий малец и сделал ноги. Эти дикари никогда не видели Кодак.

– Меньш, не волнуйся, мы ездили все вместе с группой в Новгород. Целый день. До вечера.

– И что вы там увидали? – спросил я.

– О! Столько бедных!

Тут в разговор вмешалась фрау Ольга.

– Девушка стояла у стены…

Я перебил ее.

– Где?

– В храме, у стены, Как его… Этот, София-собор. Да. Девушка упала от голода. Она была такая белая, как мука. У нее брат инвалид. В коляске. Им нечего есть. Мы ее подняли, она стала так плакать. Дали ей денег и адрес. Сделаем ей вызов в Германию. Дали двести марок.

От бесхитростных слов фрау Ольги меня обдало ледяным холодом. Как это так? В православном русском храме стоят голодные инвалиды, падают в обморок, а им помогают не священники, не матушки, не прихожане, не актив (церковная двадцатка), не епископы, не патриарх, а немцы. Простая семья дворника из Пфорцхайма. Это все не укладывалось в моей голове. Чем больше подает Господь благодати православным, тем они бесчеловечнее.

Только у немцев-изуверов, свидетелей Иеговы, в переполненном во время церковной службы храме нашлась капля жалости и человечности. Бесчеловечен человек. Русский человек. Вслед за сожженным Аввакумом говорю, но уже без кавычек.

Осенью немцы подарили мне роскошную кожаную курточку и дали денег на дорожную сумку. Прошло двадцать шесть лет, и глядя на сумку, которой до сих пор постоянно пользуюсь и хорошо выглядящую курточку, хотя и ношу ее не снимая – понял: эти скромные, честные люди были праведниками. Вещи, подаренные остальными, давно истлели и превратились в хлам, а эти со мной и сейчас.

Следующий день я почти не видел семью дворника из Пфорцхайма. Мы запрятались подальше от их все усекающих глаз в Восточный сектор. Мы – это Эстер, дочь дяди Рудольфа и фрау Ольги и я, человек со станции Дно. Немцы поменяли тактику – в Питер приехала младшая из шести детей. В первый день, увидев подмену, спросил дядю Рудольфа.

– А Эмма почему не приехала?

– Меньш, она осталась с Бинни. Соседи не хотят смотреть нашу маленькую королеву.

Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы в Питер приехала Эмма. На следующее утро, памятуя о маразме в бассейне, на стадион не торопился. Успею. Главное – купить подарок Эстер. Но какой и где? Решил поискать на все том же Невском. А там лабуда и вышибание копеек. Зашел в какой-то ДК. Шкатулки из Мстеры. Поторговался. Цена умеренная. Сказал, что зайду. Время было. Решил его убить.

В конце того же Невского увидел рекламу американского блокбастера. Или ехать на крещение или смотреть «Чернокнижник-1» (Warlock, 1988)? Кинотеатр за углом, вход внутри двора. Не подозревая, что сейчас я делаю самый главный выбор в своей жизни, покупаю билет и иду смотреть кино. Сеанс уже начался. День. Людей почти нет. Несколько молодых праздных любителей черной-черной магии, сделавших свой выбор – губить чужие души. Сел сзади их.

Она, как бы главная героиня, попадает в руки настоящего чернокнижника, упавшего в Бостон из 1691 года. Колдун сдирает с руки девушки ожерелье. Вызываются и насылаются бесы, девушка начинает стареть. Краткая тарабарщина произнесена – колдовство вступает в силу. Отныне день ее жизни равняется двадцати годам. Трое суток и жизнь уступит место смерти. Неожиданно помощь приходит от странного парня, что идет по пятам чернокнижника.

Чем дальше развивался сюжет, тем мне все больше становилось не по себе. Голая жуть, а не фильм. Я понял одно: если сегодня-завтра распишусь с Эстер в консульстве и уеду с немцами, я не попаду в ужасы этого фильма. Если останусь, то этот фильм мой до конца моих дней.

Только одного я не мог знать. По моим расчетам именно в Питере и нашли кандидата на кремлевский престол после царя-Бориса.

Прошло десять лет и я превратился в развалину из-за высохшего позвоночника. В тридцать два я ощущал себя дряхлым стариком, а сейчас я практически живу в положении лежа. Это была плата за желание жить честно. И за то, что не предал свою страну и не уехал навсегда в Германию.

Скоро я забуду об этом дне. Прощание навсегда со ставшими чужими немцами. Свидание с невестой я не оценил, в Германию уезжать отказался. Приезд на день домой, в Мариуполь. Самолет на Кишинев (последний в моей жизни) и целых четыре дня беспробудного пьянства в студенческой общаге. Мои приятели начали бухать неделей раньше. Так, с перепоя, толком не протрезвев, мы отправились получать свои «румынские» дипломы.

То ли от выпитого, то ли от пережитого на экзаменах у моих друзей напоследок пробудилось желание сделать что-то красиво. Крыша подозрительно зашуршала шифером и когда меня вызвали получать диплом-корку, она уже неслась над актовым залом. Три приятеля взвыли осипшими глотками: «Боже, царя храни!». Дальше первой строки дело не пошло. Выпускники истфака не знали гимна Российской империи. Так я и поднялся на сцену под гимн русской Атлантиды.

Мне было стыдно смотреть в глаза преподавателей. Четыре года я отрывался по полной и вот финал, больше подходящий для дурдома. Но неожиданный рев приятелей запал в душу. Это теперь все прочно стоит на своих местах. Найденный в недрах КГБ «царь» к этому времени освоился в питерской мэрии и начал поднимался по лестницам российской власти. Но к этому времени прошлогодний день рождения был напрочь забыт.

Через полтора года я расскажу об этом случае своему молодому духовнику и вместо ответа получу ад. Меня постигнет судьба Леонида Алексеевича Филатова, потерявшего враз жизнь и здоровье за попытку отстоять бассейн «Москва» от сноса в сентябре 1991 года. Его предали сатане во измождение плоти. Церкви нужна была площадка для строительства храма Христа-Спасителя. Актер потерял обе почки и жил на одной донора, которая полностью зависела от гемодиализа, пока сквозняк на сцене не отправил его на тот свет.

Седьмого июля, через четыре дня, был мой двадцать шестой день рождения. Он разительно отличался от московского. Общее намерение было четкое, простое и для всех неостановимое, как лавина: справить! И справили.

Меня спросили о «последнем желании». Ответил: «Никаких подарков». Исполнили в точности. Вместо «памятных вещиц» осыпали цветами и букетами. Так осыпают цветами только покойников, оставляя их на могиле. Из студенческого «номера» я уезжал последним. На столе, подоконнике, на полу – всюду стояли цветы. Бросив взгляд на банки с водой, забитых цветами, навсегда закрыл дверь в кишиневское теплое лето. Впереди меня ждала лютая зима и жестокие русские морозы.