Олег Кот - Гармонист

– Надо, значит надо.

Повариха Екатерина, которая тоже готовила на поминках бесплатно, удивилась.

– Мы хорошо скупились. Нам все уступали и отдавали за полцены самое лучшее. Я никогда такого не видела, хотя скупалась на поминки десятки раз!

На отпевании я столкнулся лицом к лицу с человеком, который навсегда войдет в мою жизнь и будет моим первым настоящим духовником тринадцать лет.

Вернувшись в Колобово, к моему удивлению получил материальную помощь. Она была равна сумме моего долга. Так Господь хоронил мою бабку, но и это еще не все.

Прошло пятнадцать лет. По благословению духовника я перешел на другой приход. В том году день ее смерти пришелся на понедельник. Пришел утром заказать панихиду, литургии в храме не было.

– Вера, напишите панихиду, – говорю женщине в свечном.

– Олег, ты где вчера был? Священник же на весь храм объявил, панихиды в понедельник не будет, владыка вызвал в Донецк.

Стою как убитый, не знаю, что сказать.

– Давай я позвоню своим в Никольскую церковь, там через десять минут начнется панихида.

– Нет, это не то. Меня там нет. И куда это теперь? – достаю из пакета свежую икру.

– Давай сюда, мы ее сами помянем.

– Лучше строителям. Бабка после заключения на мариупольских стройках работала, – возражаю Вере Васильевне.

Она еще уговаривала меня заказать поминание в другом храме, но я окончательно расстроился.

– Бог не принял моей милостыни, не принял, – только и твердил, уходя из церкви.

Возвращаюсь домой по улице. Помянул, называется. Вдруг слышу и чувствую, Господь коротко приказывает.

– Облачение, – и встает с престола.

Я уже входил в дом, как Сам Господь наш Иисус Христос, «иерей вовек по чину Мельхиседекову» (Пс. 109: 4) начал служить панихиду по рабе Божьей Зинаиде. Разогрев завтрак и заварив чай, ел, сидел и слушал, как Господь заканчивает панихиду по полному чину. Это состояние тихо звучащей над головой службы «со властью» не передать словами. От ужаса не знал куда деться. Почему-то достал семейный альбом и посмотрел на бабку.

Ее глаза выражали точно такой же ужас.

– Бог! – только и произнесла она.

Не прошло и двух недель после возвращения с похорон, как мой духовник отец Варфоломей (Коновалов) на отпусте 13 13 Отпуст – окончание церковной службы в православном храме (примечание автора). сказал, чтобы я подождал его в библиотеке. Минут через десять входит Варфоломей и молча закрывает за собой дверь на ключ. Садится за круглый стол и вынимает из своего зашарпанного дипломата две книжки и кладет их передо мной. Беру в руки. Двухтомник «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале» генерала Дитерихса Михаила Константиновича, автора Тобольского прорыва (1919), последней успешной наступательной операции белых в Сибири.

Книги, это чувствуется, далеко не простые. Издан сей опус в Женеве, 1956 год. Суперобложка. Эмиграция. «Э, да это книжечки покойного митрополита Никодима (Ротова). Того самого, который представился в приемной Папы Римского. О чем долго скарбезничали московские батюшки, называя Никодима экуменистом и отступником», – подумалось при виде двухтомника. Но вслух не слова. Я не понимал, зачем, или правильнее, к чему, эта эмигрантская монография, да еще бесстыдно спертая у следователя Соколова?

– Внимательно прочитайте. Вам надо заняться этой темой. Это благословение Святейшего. И, самое главное – обо всем этом нельзя говорить. Никому и никогда.

– Время? На сколько вы даете?

– Время не ограничиваю, читайте не торопясь. Книгу никому не показывать, в руки не давать. Читать, запираясь на ключ. Все. С Богом.

Конспирация. Книгу я прочитал. Она мне не понравилась. Не моя специализация, причем устоявшаяся. Двадцатый век и средний палеолит, генезис возникновения тотемических верований и расстрел царской семьи – почувствуйте разницу. Любой историк, учившийся, а не купивший свой диплом, скажет: «Это абсурд, в двадцать восемь лет менять профиль научных исследований, да еще с таким временным разрывом».

Вернул книгу Варфоломею и очень недовольный таким насилием, забыл обо всем. Но с этого дня все, что относилось к Романовым, стало само идти в руки, появляясь неизвестно откуда. Книги, газетные заметки, журнальные статьи, словно их кто-то заказывал для меня. Монархии, современные и уже ставшие историей, где главными героями были родственники Ники и Алекс, оставались лежать забытым глянцем на подоконнике в моей аудитории. Очень скоро я знал наизусть, кто и в какой стране правит как монарх. Генеалогия и современная история жизни королевских семей стали фоном моего погружения в тему.

Потом станут появляться люди: внуки, внучки, правнучки тех, кто конвоировал и убивал несчастную царскую семью. Многих я узнавал по фотографиям и фамилиям. Их невозможно было спутать с обычными людьми. Все они, даже через несколько поколений, несли невидимую, но осязаемую печать цареубийц. Однажды они почувствуют меня и сами придут на встречу.

И посреди томящегося от летнего зноя Мариуполя я наяву услышу револьверные выстрелы и слова Янкеля Юровского: «Его величества больше нет». Его настоящие слова в момент расстрела. Эту минуту в подвале Ипатьевского дома, в клубах совершенно реального, настоящего пороха, когда плечом к плечу соприкасался с черным фельдшером, видел мельчайшие морщинки на его лице, прищур его глаз, забыть весьма трудно.

Екатеринбург вошел ко мне в дом тяжелой поступью разбитых солдатских сапог. И все это помимо моей воли, силой благословения Святейшего. Материалы, которые днем с огнем не сыщешь в архивах, стали накапливаться в папках мариупольской квартиры. Криминальный материал по убийству царской семьи.

Очень странно все это выглядело. Я никогда не принимал всерьез это правление, даже и не знаю, как сказать – кого? Недальновидного полковника? Безвольного царя? Опустившего руки фаталиста? Примерного семьянина? Просто невезучего интеллигента, преданного и обманутого всеми, кроме своей семьи и десятка любивших его слуг? Все вместе взятое плюс миллион фобий и безразличие ко всему, кроме своей семьи?

В университетах заучивались, прежде всего, клише, необходимые для сдачи экзамена. Единственным правдивым источником информации в те годы можно было считать фильм в дешевой постановке Элема Климова «Агония» (1974). И только. До сих пор у меня в глазах стоит сцена отравления Григория Распутина.

На столике в подвале дворца князя Юсупова пирожные «Домино» с повидлом внутри по десять советских копеек, крашеная грузинским чаем № 36 вода вместо вина, квадратные рожи советских актеров с диагнозом алкогольной интоксикации, часы советских марок на руках – незабываемые впечатления.