Олег Кот - Гармонист

Это будет последний приход гонимого священника. Здесь, на Троицу 27 мая 2007 года, прямо в алтаре, отойдет ко Господу митрофорный протоиерей Николай Щелочков. К этому времени я был практически умирающим от голодных приступов, вызванных неизлечимой болезнью. На похороны, знал точно, мне ехать нельзя. Задавят в давке до смерти. Проститься с настоящим, любимым мариупольцами пастырем съехался весь город, а металлургический комбинат им. Ильича оплатил грандиозный поминальный обед.

За месяц до моего приезда домой один из моих летних снов закончился и я попал в Смольный. В сессионном зале открыли боковые двери и объявили перерыв. Рядом со мной остался только оператор ОРТ. Куча проводов на полу в широком проходе между нижним и верхним сектором кресел. Спертый воздух сессионного зала, который я ощущал всеми порами своих легких. В снах так не бывает. Я попал в зазеркалье агонизирующей страны.

Неожиданно в том широком проходе появилась коренастая фигура военного среднего роста. Но обмундирование его было странным и далеким от уставного. Оно больше подходило для юродивого или шута горохового, а не военного начала двадцатого века.

Солдатская гимнастерка без офицерских пагон, офицерское галифе и портупея дежурного офицера, начищенные до блеска сапоги. Солдатская гимнастерка все портила. Да и портупея не к месту. Должен был быть просто ремень, но какой? Офицерский, солдатский? Лысоватая голова была не покрыта. Я просто опупел от увиденного безобразия. Ба! Да это тот самый, со станции Дно, где он бросил свой народ на съедение «революционерам». Отступник.

Царь шел по проходу навстречу мне и говорил сам с собой.

– О бедная моя страна! О бедный мой народ! Что они с ней сделали! Обокрали, обманули, разворовали…

Последние слова не расслышал. Он, не замечая никого вокруг, прошел мимо, в отчаянии обхватив руками голову. Ошарашенный издевательством над военной формой, с возмущением смотрел на уходящего басилевса. Мои глаза выражали такое негодование, что не весть откуда взявшийся старший прапорщик в форме ограниченного контингента советских войск в Афганистане улыбнулся краешком губ. Все это время тот стоял в сторонке и внимательно наблюдал за мной.

– Пойдемте, я покажу вам, где живу.

С этими словами мы пронеслись по воздуху над северной Россией и оказались на главной улицей Солнечногорска в двухкомнатной квартире. Начало моей службы в армии. Квартира была небольшой, но очень милой. Подошел к окну, и уже не смог оторвать взгляда от удивительной красоты озера. Его гладь просто завораживала неземным покоем. Умиротворяла все уголки души. Это была не Земля. Через минуту я проснулся.

Осенью мне пришлось вновь ехать в Колобово. Когда уезжал домой, из-за температуры и недоедания смог поднять только сумку с лекарствами. Упакованные чемоданы остались у родственников. И только спустя девятнадцать лет стало ясно – царь говорил о войне России и Украины. Теперь я понимаю, отчего император схватился за голову. Он видел войну на Донбассе, Крым, беженцев, голод и нищету. В том числе и нашу с мамой.

Весь 1995–1996 «учебный год» я учился быть безработным. От безделья начал писать стихи.

И мне хотелось сказки фэбээрить,

Мешать злодеям, добрым помогать.

Уметь прощать, любить и верить,

Что всех времен соединится связь.

1996

Исключением стали два с половиной месяца стажировки в таможне. Это было совсем не то, чем я хотел заниматься, но начальник уговаривал меня остаться. Работы по специальности в городе не было. И тогда я решил на лето устроиться воспитателем в пионерский лагерь на берегу Азовского моря. Мы буквально бедствовали.

За тот первый год в Мариуполе я привык к роскошным службам в кафедральном соборе Мариуполя и остался там в качестве простого прихожанина. О благословении Патриарха на священство молчал. Это вызвало бы только злобу, зависть и насмешки. Перед лагерем взял благословение у настоятеля. Он, пристально взглянув, благословил.

За пару дней до открытия первой смены портовской автобус привез нас в пионерский лагерь прямо на берегу моря. Опыта работы воспитателем у меня не было никакого. Никто из моих коллег не хотел особо напрягаться, поэтому с заездом первой смены они слили в мой отряд самых тяжелых детей. Всех «юных моряков» здесь знали как облупленных. Это был их лагерь и утопать в недетских фекалиях предстояло мне.

Чудеса начались в первую ночь по причине вулканического возраста – нам всем тринадцать. Мальчики хотели девочек, девочки хотели мальчиков, но как это выразить словами и движением души, никто из них не знал. Поэтому в ход шли ноги и кулаки юных джентльменов. Слабая половина отвечала им тем же.

Утром девицы без стеснения задирали свои юбки и платьица перед оторопевшим воспитателем. Все ноги юных леди были в синяках разного размера и расцветки. Мне наперебой перечисляли атаки на комнаты девочек и докладывали имена самых активных.

Такого быстрого перехода к боевым действиям я не ожидал. Третий день шел ливень и купаться в холодном море врач категорически запретил. А раз так, то вся энергия отдыхающих приняла неуправляемый характер. «Спать мне больше не придется», – только и подумал, вылавливая прогульщиков ужина возле куста чертополоха. Пришлось проводить разъяснительную работу среди бунтарей «Юного моряка» под уже привычный шум дождя.

На второй день столкнулся с юными подопечными на лестничной площадке. Они окружили плотным кольцом мою пионервожатую и с вожделением лапали ее груди четвертого размера. Девушка беззвучно плакала. По ее щекам потоком лились слезы. Жених был далеко и защищать беззащитную студентку пришлось мне. Расшвыряв их в стороны, предупредил в последний раз.

– Еще раз застану за подобным, вызову ваших родителей и все им выложу. Берегитесь. Пощады не будет никому.

Но это было только начало трудного дня. В обед не выдержала издевательств тихая девочка из села. Ее буквально затравили. Сельским не место среди портовской элиты. Она собрала чемодан и плача шла по направлению к воротам. Дальше поля и посадки, ищи ее потом. Хорошо, моя разведка сработала вовремя. Я успел перехватить ее на аллее выше нашего корпуса.

У девочки началась истерика. После получаса уговаривания мы вдвоем вернулись в отряд. Я нес ее чемодан, хотя сам был готов сесть в рейсовый автобус до Мариуполя. Заводилой травли оказался мальчик по имени Александр. Его мать работала главбухом профкома торгового порта. Ребенку ни в чем не отказывали. Пришлось приводить его в чувство. Но он был как невменяемый. Все мои слова летели мимо.

Четвертый сутки я спал по нескольку часов и уже едва стоял на ногах, а впереди меня ждали все новые и новые выходки моих милых деток. Ребятня, почувствовав свободу, отрывалась по полной. Стена дождя отрезала нас от остального мира.