Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

– Не благодари, милая, это я должен быть тебе благодарен, уважила старика, – и, смахнув скупую мужскую слезу, проговорил: – Я точно с дочкой пообщался… ты чем-то на нее похожа. Не лицом, нет – открытостью души, что ли… Ах, как мне ее не хватает! Варька, та совсем другая…

Вечер прошёл, как положено в благородном семействе. Наконец-то все собрались в гостиной, не было только Николая. Мы пили чай, и я даже исполнила для общества небольшую пьесу на фортепиано. Затем a cappella спела романс на французском языке, и все мне аплодировали.

Я даже успела помириться с Аннушкой, и мы любезно с ней пообщались. Анна показала мне свои нелепые вышивки, которые готовила в качестве подарка Николаю. Она, оказывается, вышивала ему платки, но боялась их вручить. Я подумала: «Ну что за глупая девица? Никогда не надо стесняться своих чувств. Если ты любишь, если желаешь мужчину и хочешь быть с ним вместе, ты должна намекнуть ему об этом, а еще лучше – прямо объяснить свои намерения». И я, из добрых побуждений, попыталась втолковать ей это, но вдруг мерзкое чувство собственницы шевельнулось внутри, и все мои благие намерения тотчас развеялись: «Вот зачем я это делаю? Девушка она наивная и абсолютно беззлобная, сейчас наберется моей мудрости, и всё у нее с ним сладится, а я останусь с носом. Ах, право, нет никакой логики ни в моих поступках, ни в суждениях, – со вздохом подумала я, но тут же себя успокоила: – Ничего у нее не выйдет! Этот Николай не так прост, как кажется. Он, оказывается, опытный, дерзкий и уверенный в себе… И вышитые платочки, уж верно, покажутся ему полнейшей чушью».

– Аннушка, непременно подари их Николаю! Ах, как романтично это будет выглядеть! – посоветовала я Анне и, утомившись от совершенно не интересной мне беседы, нашла предлог уйти.

Прохаживаясь по залам и галереям, я рассматривала картины, висевшие почти в каждой комнате, уделяя особое внимание семейным портретам. Их род был огромным, и всех свойственников объединяла одна величественная фамилия – Шереметьевы. Она как музыка звучала в моих ушах. «Я непременно должна его заполучить! Моя коллекция была бы неполной без такого редкостного экземпляра! Мой „мотылек“, я уже приготовила для тебя особую булавку. Когда же ты прилетишь? Сумерки уже спустились…»

Подали ужин. Николай вошел в столовую и занял свое место подле отца, а рядом с собой, слегка поклонившись, предложил сесть Аннушке. Я устроилась на противоположном конце стола и отметила, что за весь ужин он ни разу не посмотрел в мою сторону. Он мило улыбался Анне, они вели неспешную беседу, и Николай, будто невзначай, иногда дотрагивался до ее руки. Конечно, это не укрылось от моих глаз: я исподволь смотрела на них и тихо злилась. Мне стоило больших усилий убедить саму себя, что, поступая таким образом, он просто нарочно раззадоривает меня. И, собрав всю волю в кулак, я решила не обращать на это ни малейшего внимания, дабы не показать вида, что его поведение меня хоть чуточку волнует.

Ночь. Я лежу одетая в кровати и жду… Никого! Никто не идет ко мне и не стучит в двери. От злости я плачу. От жалости к себе – рыдаю! От обиды мое сердце разрывается на части… Он даже не прислал никакой записки – просто проигнорировал меня. «Да как же так? Что я сделала неправильно? Ведь так хорошо всё шло… Ну да ладно, хватит мучиться догадками, обязательно нужно поспать: синяки под глазами и измученный вид точно не приведут меня к победе».

Встав утром, радости я уже не ощущала. Оделась и попросила запрячь лошадь для прогулки верхом. Я начала объезжать парк. Один поворот, другой… и тут я увидела их! Они стояли возле домика, в котором проживал Николай, и целовались так страстно, что от неожиданности я резко дернула поводья, и лошадь остановилась как вкопанная. Сомнений не было: ночь они провели вместе, скрыть это было невозможно. Светлые волосы Аннушки, распущенные по плечам, светились на солнышке, как и ее лицо, которое тоже светилось – от счастья. Слегка небрежно застегнутая одежда говорила о том, что они счастливы, им неважно, как они выглядят, и ночью они не спали, а предавались сладостным утехам.

Он был чертовки хорош – разгоряченный, молодой, красивый, он крепко и страстно обнимал ее. Она хохотала, слегка запрокинув голову, а он вновь и вновь покрывал ее шею поцелуями. Ее смех душил меня, капая ядом в самое сердце, смотреть на их счастливые лица было выше моих сил…

Я подъехала ближе, засунула два пальца в рот и громко свистнула. От неожиданности Анечка подпрыгнула на месте, а Николай даже бровью не повел, что меня сильно удивило: казалось, он видел меня и ожидал любой выходки.

Вздохнув, он игриво произнес:

– Ах, это вы? И давно вы здесь? Наталья Дмитриевна, как же вы нас напугали!

Как же он был рад, что я увидела их вместе, об этом говорил весь его облик. Его естество буквально кричало: «Смотри, Наташка, я не один из твоих обожателей. Ты мне даром не сдалась!» Он ликовал, он одержал победу!

Я сделала вид, что смутилась:

– Извините, что нарушила ваше уединение. Не думала вас здесь встретить. Аннушка, я видела, там дядюшка твой вернулся и ищет тебя. Всех к завтраку созывают, неужто такой растрепой пойдешь?

Аннушка смущенно поправила волосы и, не ответив на мою колкость, обратилась к Николаю.

– Милый граф, подождите меня, пожалуйста, в гостиной.

Он нехотя разжал объятия, выпустил возлюбленную и одарил ее многозначительным томным взглядом.

– Душа моя, всенепременно дождусь. После завтрака я буду немного занят, а далее ангажирую вас на конную прогулку, – он щёлкнул каблуками заграничных туфель и поклонился.

«Ах, какой галантный… до безобразия, аж до тошноты! Фи-и-и, – подумала я, – меня мутит от твоих слащавых речей».

Аннушка ушла, совершенно спокойно оставляя нас наедине. Я ухмыльнулась: «Конечно, после такой-то ночки – чего ей беспокоиться?»

Резко дернув поводья и ни слова более ему не говоря, я направила лошадь вглубь парка.

– Наталья Дмитриевна, куда же вы? Подождите! – крикнул он мне вслед. – Почему вы с такой нервной грубостью рвете губы моей любимой кобыле? Я не позволю так обращаться со своим животным.

– Ах, не пойти ли вам, граф… – грубо бросила я и пришпорила лошадь.

Раздался резкий свист, и кобыла остановилась как вкопанная, услышав зов своего хозяина. Он подошел, взял ее под уздцы и повел вместе со мной в дальние аллеи. Сел на скамейку и, не выпуская поводьев, со вздохом произнес:

– Ах, Наталья Дмитриевна, какая сумасшедшая выдалась ночка! Ни секунды не спал.

«Мерза-а-а-авец, – подумала я, – парази-и-и-ит! Он еще и похваляться передо мной вздумал!» Я ехидно улыбнулась:

– Сочувствую вам, милый граф, а я вот прекрасно выспалась.