Артур Конан Дойль - Затеряный Мир. Перевод Алексея Козлова

Но ничто не могло сравниться с тем приёмом, который оказала эта шумная банда моему недавнему знакомцу профессору Челленджеру. Чтобы достичь своего места, которое было с самого края в первом ряду, ему довелось преодолеть всю эстраду. Стоило его феноменальной чёрной бороде засветиться в дверях, как вся аудитория взорвалась такими дикими приветственными воплями, что могло показаться, что всё это происходит не в аудитории приличного учебного заведения, а в зоопарке, где содержат опасных хищников. Я улыбнулся – на моих глазах подтверждалась гипотеза Тарпа, гласившая, что там, где появляется Челленджер, там публика начинает бешеную травлю, а студенты кучкуются, но только не затем, чтобы послушать его замечательную лекцию, а сколько затем, чтобы поглазеть на экстремальное диво, слухи о скандальных выходках которого уже давно вышли за пределы Лондона.

Несколько симпатичных смешков раздалось при его появлении в первых рядах, занятых в основном прилично одетой публикой, тут же пробудившийся партер поспешил вторить бесчинствам студенческой молодёжи. Вся остальная человеческая масса встретила Челлнджера оглушительным воем. Это был рёв дикий зверей в зоопарке, к которым спешит служитель с очередной порцией кормёжки. Этот рёв не содержал ни единой ноты уважения или симпатии, но, судя по всему, громкий приём, оказанный профессору Челленджеру, говорил скорее о праздном интересе публики к скандально известной персоне, чем презрение, и скорее выражал простое человеческое любопытство.

Челленджер улыбнулся улыбкой смертельно усталого и всем пресыщенного сноба. Примерно так должен улыбаться человек, на которого катится куча злых тявкающих щенят. Поприветствовав таким образом толпу собравшихся, Челленджер медленно опустился в кресло и, по-орилиному расправив плечи и вальяжно поглаживая бороду, брезгливо прищурился, меря щёлочками глаз заполненный, казалось, до потолка зал.

Приветственный рёв ещё только стихал, когда на эстраду выскочил председательствующий, профессор Рональд Меррей. За ним семенил лектор – некто Уолдрон. Заседание открылось. Можно только надеяться, что профессор Меррей рано или поздно извинит мою критику, если я осмелюсь бросить ему упрёк в том, что является особенностью всех английских лекторов – невнятной, скомканной речью. Это, несомненно, одна из величественнейших загадок нашего века. Итак, отчего те, кому есть что сказать, не заинтересованы в том, чтобы уметь сказать это красиво, благородно или по крайней мере, членораздельно, бог знает. По-моему, это так же дико, как пытаться вылить воду через трубу с закрытым краном, открыть который было бы можно за пол-секунды.

Всё началось с того, что профессор Меррей выссказал несколько с виду глубокомыленных сентенций по поводу своего белого выглаженного галстука и графина воды на столе, потом выместил свою юмористическую злобу на бронзовом канделябре, который осмелился пребывать по его правую руку, и в манере, усвоенной от Челленджера, тяжко к обречённо опустился в кресло, уступив поле битвы господину Уолдрону. Его встретили умеренными аплодисментами.

На сцене был явлен господин с замогильно-мрачной физиономией, резким, неприятным голосом и страшно заносчивыми манерами, но с поднебесным даром легко усваивать чужие, давно затасканные мысли, с тем, чтобы потом умело излагать их в легкодоступной и порой увлекательной форме, украшая своё представление целым каскадом неуместных шуток на самые разнообразные темы, в результате чего даже самые сложные научные темы типа перемещение равноденствия или эволюции позвоночных становились комическими эскападами, нод которыми можно было хохотать до упаду.

В доступной, невероятно живописной форме, чему не могла помешать даже казуистическая терминология, вдохновляясь каждым произнесённым ранее словом, лектор стал набрасывать удивительную картину рождения мира, которую он обрисовывал с орлиной высоты. Оглядывая Вселенную с высоты птичьего полёта, он наконец заметил мелкий ничтожный огненный шарик Земли, затерянный где-то в мрачной Темноте Космуса. Приблизившись на безопасное расстояние, он узрел огромную массу огненного, светящегося газа, гм, начинавшую собираться в форме огромной сферы. Потом долго, с привлечением подобающих движений конечностей, он втемяшивал публике, как газ начинал охлаждаться, как он продолжил охлаждаться, пока наконец не застыл и не превратился в складки земной коры, а раскалённый пар стал водой. Лектор тщательно готовил декорации, медленно и умело подготавливая действо к главной сцене величественной драмы явления жизни, которой скоро опредстоит разыграться на бескрайних просторах Земли. Остановившись пред труднообъяснимым фактом возникновения жизни, лектор напустил тут изрядную лужу чернильного тумана, как спрут, стремящийся ускользнуть от погони и ограничил доказательства несколькими крайне туманными и расплывчатыми фразами. В общем, сказал он, первоначальные зачатки жизни почти наверняка не выдержали бы чудовищных температур, господствоваших тогда на Земле. Отсюда неизбежный и неопровержимый вывод – они появились много позже. Позже чего? Из чего они возникли? Из остывающих неорганических частиц? Не будем спорить, это очень вероятно! А может быть, их занесло сюда космическим ветром или они появились здесь вместе с упавшими на земной шар метеоритами? Наверняка, нет! Резюме, даже величайшие мыслители и пророки ни черта не могут что-либо внятное сказать по этому поводу! Увы, как бы ни пытались сотни исследователей создать органическую материю из неорганической, лабораторным путём это пока что не получается! Человеческая химия сегодня, увы, не способна перебросить мост через непреодолимую пропасть, разделяющую живую плоть от мёртвой материи! Но сама Матушка Природа, имеющая возможность миллионы лет производить разнообразнейшие эксперименты в своей величественной необозримой лаборатории, сама по себе – величайший химик, кому по силам то, что не по силам только зарождающейся науке. Что тут можно ещё сказать?

С этой мутной преамбулы профессор одним прыжком перескочил к необозримой шкале животной и растительной жизни и пританцовывая со ступеньки на ступеньку, передавил своими башмаками сначала миллиады бактерий, потом миллионы моллюсков и всяких горбатых морских коньков, промчался по гладкой чешуе рыб и иных морских тварей, прошёлся по головам первых пресмыкающихся и оставив после себя кровавое крошево, добрался наконец до бедных кенгуру, которых счёл первопредками млекопитающихся, ибо те легкомысленно производиди на свет живых детёнышей и презрели донельзя совершенную форму яйца. Потом профессор укорил интеллект аудитории, обвинив присутствующих в том, что все как один они произошли от этого несчастного кенгуру, чем вызвал живейшее сочувствие бурный смех на галёрке. Один неверующий Фома, уверенный, что вылупился из яйца, правда, не согласился с ним, выкрикнув крамольное: «Ну, положим, так! И что?» Профессор тут же живо предложил ему остаться после заседания, как очень интересному животному артефакту и научной достопримечательности, что только умножило свистки и хохот в зале. Вы представляете, вся мировая эволюция, оказывается, происходила и была направлена на то, чтобы в конце концов произвести на свет вот этого прекрасного джентльмена в красном галстуке. Но судя по его виду и состоянию зала, процесс эволюции явно ещё не завершён! Прогресс не остановился! Мы ведь не можем при всём нашем великом желании признать этого юношу и особенно его красный галстук несомненными венцами эволюции! Об этом нам ведь ещё не так давно пробили голову разные пророки, с упорством дятлов долбившие о человеке, как о венце Творения! Не должны ли мы задаться вопросом, не ошибались ли они, не замечая такое чудо, как этот юный джентльмен в красном галстусе? Нет, нет, разумеется, лектор даже в глубине своего мозга не имел и йоты намерений как-то оскорбить этого юного джентьмена в красном галстусе, отказав ему в его величайшем уме и лучших чувствах, разумеется, об этом не может быть и речи, но он должен признать, что величайшие процессы, шедшие сначала во Вселенной, а потом перекочевавшие на нашу Матушку Землю, даже учитывая несравненные душевные качества этого славного порождения Природы в красном галстусе, не могли бы оправдать своих интеллектуальных затрат и усилий, если бы на выходе в результате миллионов лет борьбы, тысяч лет проб и ошибок нам был явлен конечный результат эволюционных процессов – этот несравненный экземпляр двуногого прямоходящего примата. Непобедимые творческие силы Вселенной, эволюционный мотор Природы, заведённые Великим Взрывом, никуда не делись, они с нами, они продолжают творить и таким образом, кроме самца в красном галстусе, нам надо ожидать от них ещё много архи-неприятных и я бы сказал, фатальных, сюрпризов…