Валентина Хайруддинова - Нина. Таинственный Ник

– Ты за Нину так переживаешь… Почему?

– Нина Петровна очень растеряна и страшно переживает. Она виду старается не подавать, на работу вышла. Но глаза постоянно на мокром месте, болезнь эта… Представляю, каково ей теперь. Мне жаль ее, потому и помогаю.

– Какой ты жалостливый! А Нина у нас плакса еще та.

Маруся засмеялась, что-то веселое проговорила сквозь смех.

У Нины от сердца отлегло: раз веселятся – ничего страшного с Сашей не случилось. Однако это радостное настроение ее возмутило – девушка решительным движением открыла дверь. Маруся охнула, отскочила, потирая ушибленное плечо, закричала:

– Ой! Больно!

Нина строго посмотрела на гостей. Соколовский отвел взгляд, достал красивый серебряный портсигар.

– Нин, а мы вот… Михаил говорит, что лучше тебе, раз Саши нет, снять квартиру с удобствами где-нибудь в центре, – пробормотала Маруся.

Нина присела на скамью, опершись спиной о стену, принялась рассматривать потрясающий малиновый закат. Вечерело; розовые отсветы легли на все вокруг; лица Соколовского и Маруси тоже стали розовыми. Казалось, даже осенний воздух, пронизанный прохладной, розовел.

«Странно, – равнодушно подумала Нина, – они считают: я должна переехать. «Саши нет», – сказала Маня. Его нет, и я должна переехать в квартиру с удобствами».

– Нина Петровна, послушайте…

Нина перевела мрачный взор от заката на историка. Тот замолк, закурил и отвернулся. А закат постепенно темнел, превращаясь в багровое пламя.

– Нина, ну, мы же хотим, как лучше. Чего тебе тут куковать самой? Ну, правда, зима скоро, холод, а у тебя тут – ни воды, ни дров.

Маруся виновато присела на край скамьи. Нина и на сестру посмотрела сурово – Маруся, смутившись, вскочила, заявила, что вообще-то ей нужно идти: в семь часов на фабрике комсомольское собрание.

– Можешь не возвращаться, – сердито произнесла Нина, – я вполне здорова.

Маруся заморгала растерянно, потопталась, потом махнула рукой и отправилась восвояси на свое комсомольское собрание.

Соколовский отстраненно курил, смотрел на небо в бордовых разводах и никаких движений, чтобы остановить Марусю, не предпринимал.

Темнело на глазах, закат грозил вот-вот раствориться в осенних сумерках. Нина поежилась: вечерняя прохлада пробирала до костей.

– Давайте зайдем в дом, – мягко предложил Соколовский, – а то вы замерзли совсем.

Но в доме оказалось не слишком тепло: дрова прогорели. Нина присела у печи, но Михаил Владиславович осторожно отодвинул ее за плечи и удивительно умело взялся за дело – через минуту в печи заполыхало горячее пламя. Нина прижалась к ее теплому боку, согреваясь.

– Вы ведь в квартире живете, – примирительно спросила она, – откуда такие навыки?

– С войны, – коротко бросил Соколовский.

Он вдруг снял модное пальто, пиджак, потом – галстук. Нина с некоторым испугом наблюдала за его действиями, утратив дар речи. А Соколовский вещи кинул небрежно на стул, остался в белоснежной рубашке.

– Где у вас дрова хранятся? – спросил он, направляясь к выходу.

– Ой, ну что вы, – поняла, наконец, Нина, – не нужно!

– Где? В сарае? Топор там же?

Соколовский вышел, не слушая возражений, а Нина растерянно принялась развешивать его вещи на крюки. Вещи пахли так же незнакомо, но приятно, как и теплый клетчатый платок, лежавший вполне мирно на кровати, уже не упрекавший новую хозяйку в никому ненужности.

«Рубашку запачкает, – переживала девушка, слушая бодрый стук топора, – да и нога у него… как он эти несчастные дрова рубит?»

Нина хотела выйти, потом передумала – что она скажет? Михаил Владиславович ее пожалел, ведь дрова нужны в любом случае. «Михаил говорит, что лучше тебе снять квартиру с удобствами», – всплыла в голове фраза сестры. Но Нина тут же отогнала ее: Саша вернется. Не сегодня, так завтра. Она будет ждать его тут, в их пусть бедном, но родном гнездышке. А пока справится как-нибудь. Научится рубить дрова и чистить снег во дворе. Это все мелочи, лишь бы Саша скорее нашелся.

Комната нагрелась, закипел чайник, картошка и суп сварились, а топор во дворе стучал без передыха. Это ужасно беспокоило Нину – она не выдержала: надела сначала фуфайку, потом, подумав мгновение, сняла ее, достала из шкафа пальто.

Она вышла во двор. Стемнело окончательно, но в квадрате света, падающего из окна, перед Ниной развернулась живописная картина: интеллигентный коллега в белой рубашке, которая бесцеремонно высвободилась из брюк, ловко, коротко взмахивал топором. Потом, проследив взглядом за поленом, что Соколовский швырнул в сторону, девушка разглядела довольно большую кучу дров.

– Товарищ Соколовский, – робко окликнула Нина гостя.

Но, увлеченный, тот продолжал работать: наклон, несколько секунд, чтобы взять чурбан, потом – короткий размах топором… Нина засмотрелась: так легко спорилось дело.

Разрушила процесс созерцания баба Дуся, которая неслышно подкралась и спросила, бесцеремонно и к тому же пребольно толкнув Нину в бок:

– Что, голубушка, рубщика наняла? А твой-то муж где?

Нина ужасно растерялась, не зная, что ответить. А настырная хозяйка окликнула увлеченного работой Соколовского:

– Эй, мил человек!

Тот обернулся, отложил топор и вытер лоб рукавом рубашки. Баба Дуся с подозрением оглядывала незнакомого мужчину. Соколовский поздоровался учтиво, а Нина замерла: вот сейчас хозяйка сделает выводы. Придется сказать, что Саша пропал, как-то объяснять, почему посторонний мужчина, хоть и коллега, рубит ей дрова.

– Ты рубщик, что ль?

Хорошо – темно на дворе, а баба Дуся подслеповата, а то разглядела бы и дорогую рубашку, и туфли модные.

– Баба Дуся, это… – забормотала Нина.

– Рубщик, – прервал ее Соколовский и сплюнул, – вот, хозяин нанял.

– Да? – недоверчиво покосилась на него старушка, – и много ли берешь?

– Да за его же работу рассчитываюсь, – живо заявил без тени смущения Соколовский, – он, вишь, мне деталь одну выточил, а я вот – дрова порубил. Так что – баш на баш.

Нина разве что рот не разинула: с изумлением слушала и смотрела спектакль с актером Соколовским в главной роли.

– А сам-то чего, Александр-то твой? – повернулась к Нине хозяйка.

Та лишь руками развела, не сводя глаз с находчивого гостя, поражаясь естественности, с какой он разыгрывает представление.

– Александр Федорыч руку повредил – производственная травма. Ничего такого опасного, но топором не помашешь, – между тем пояснил Соколовский любопытной хозяйке ситуацию и незаметно подмигнул Нине.

– Да, – коротко согласилась та.

Соколовский совершенно вжился в роль простого парня: почесал затылок и обратился к Нине заискивающе:

– А не нальешь ли, хозяюшка, работничку? С устатку бы не помешало. Да огурчик какой – закусить.