Роман Сидоркин - Твари Распада

– Да, отлично. Мы ограбим старушку.

– Я возьму только то, что ей не пригодится.

– Откуда ты это знаешь?

Я промолчал.

– А если у неё этого нет? – спросила она.

– Тогда я просто уйду оттуда.

Жанна тянула время, смотрела на меня. Вообще, поражаюсь силе этого взгляда. Меня смутила тринадцатилетняя девочка!

– Ладно, пошли, – наконец согласилась она.

Пока мы шли к двери, её тонкие длинные ноги несколько раз подломились, я подхватывал её, хотя сам при этом покачивался. Её доверчивое объятие оказалось успокаивающим для меня. Не знаю, что: родство ли, установившееся между двумя людьми в смертельно опасной ситуации, ещё что-то, но случайные касания её очень худенького, но гибкого, хотя и ослабленного сейчас тела, облегчали мою душу. То, что мне сейчас предстояло сделать – занятие не из приятных.

Я распахнул дверь своей квартиры, чуть ли не ударом ноги, чтобы старая услышала.

События пошли по несколько иному сценарию.

Я и Жанна медленно спустились по ступенькам вниз, при этом я прошёл чуть дальше, чтобы дорогая соседка решила, что мы спустились на первый этаж. Нужно было ещё хлопнуть дверью парадной, чтобы убедить её, что мы вышли, но это привлекло бы мёртвых гостей, которым не хватило бы мозгов потянуть за ручку, чтобы открыть дверь, но хватило бы общей массы тел, чтобы просто выломать её.

Тихо, на мысках я прокрался обратно, чтобы подождать престарелую мародёршу. Мы оба понимали, что ожидание может быть долгим. То, что последовало дальше, было уже вне рамок привычного нам погибшего общества.

Буквально сразу, как я оказался на пустом лестничном пролёте рядом с покачивающейся фигуркой девочки, я увидел спускающуюся по ступенькам тень старухи с топором. Эта карга была готова на всё ради выживания! При её возрасте в таком воздухе ей осталось жить две недели не больше, но бабка упорно цеплялась за жизнь. Она шла к нашей двери, особо не глядя по сторонам – она была уверена, что никого нет. В конце концов мы были молодыми и могли решить побегать наперегонки с мёртвыми на улицах Петербурга. Но то, с какой скоростью она воспользовалась предоставленной возможностью, меня искренне поразило. Выходит, что она специально сторожила нас!

Я кивнул головой. Жанна поняла всё сходу, взяла меня за руку, мы стали подниматься, медленно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, чтобы не шуметь.

В квартире старухи пахло так, как пахнет вообще у всех стариков, даже самых чистоплотных. Мне как-то доводилось бывать в доме для престарелых – этот запах ни с чем нельзя спутать. Он состоит из старческого запаха тела, чаще всего содержит нотки аромата квашеной капусты и прогорклого масла, на котором жарятся макароны. Всё это было и тут, но теперь к нему примешивался запах мертвечины с улицы, так что меня затошнило ещё сильнее, я согнулся пополам, снял марлевую повязку, и наблевал прямо на входной коврик старухи. Теперь скрыть следы нашего присутствия здесь было невозможно. Меня это даже развеселило: пусть карга знает, что не только она может проникнуть в чужое жильё.

Я не пошёл сразу на кухню, а остановился в прихожей, напротив входной двери, чтобы смягчить для Жанны мысль о мародёрстве. Там была вторая дверь – в кладовку. Толкнув её, вместо веников и совков, я разглядел целый склад еды старой ведьмы: стройные ряды жестяных банок, рассеивая слабый свет на десятки тусклых отблесков, доставали до потолка. Я взял одну из них. Розовая, вытянутая корова оповестила меня о том, что это говяжья тушёнка. Центнер тушёнки! Старая перечница хранила целый склад тушняка и пыталась пробраться к нам в квартиру, чтобы добыть ещё чего-нибудь!

Старуха не имела достаточно сил, чтобы унести много из моей квартиры, а всё, что она могла унести, стояло упакованное прямо на столе, так что действовать надо было быстро. Я зашёл на кухню и там нашёл упаковку спичек в целлофане и вытянутый предмет, похожий на электрическую зажигалку. На обратном пути я зашёл в импровизированный мясной склад старухи и захватил несколько банок.

Дверь отворилась, на заблёванный коврик чапнула нога в поношенном дермантиновом тапке и серо-буром чулке, сложившимся на щиколотке гармошкой. Мы смотрели на её появление как загипнотизированные. Паралич неопытного вора, застигнутого на месте преступления, охватил нас со страшной силой и заставил бояться немощную бабку. Тогда я был ещё охвачен путами, которые накладывает на нас общество.

От усердия (она несла несколько пакетов нашей еды) она не сразу оценила ситуацию, похоже, чавканье коврика её даже удивило. Что-то промелькнуло в её глазах только тогда, когда я окончательно вышел из кладовки пошёл к ней быстрым шагом, от которого, правда, у самого, кружилась голова. Боевая бабка выронила сумки и перехватила, двумя руками топор, который не выпустила, даже когда тащила еду. Но больше она ничего сделать не успела: я отобрал у неё орудие дровосеков и коротким, но мощным размахом всадил тёмное лезвие ровно в середину лба, так что его нижний край застрял между бровей. Это был конец старухи-мародёрки.

Не говоря ни слова, я сложил тушёнку в брошенные бабкой пакеты с нашей едой, поднял их и мотнул головой Жанне, чтобы взяла ещё банок, и, оскальзываясь в крови и своей блевотине, вышел за порог.

Было уже светло, когда мы закончили приготовления. Вслед за убийством старухи пришёл шок, как от прыжка с крыши с верёвкой. Меня трясло, и ментальные силы, казалось, выпариваются из тела вместе с ледяным потом. Это было наказание с задержкой, которое било меня за совершённое преступление.

Как при обычной спешке перед отъездом куда-нибудь в отпуск не обошлось без ругани – так, спорили о том, что куда складывать. Правда, говорил в основном я, так как Жанна была не в состоянии что-либо доказывать. Это напоминало семейный сбор, когда самолёт вылетает через два часа, а вы ещё не упаковали даже свои трусы.

– Ёбтать! – крикнул я, подняв руку к потолку в жесте «что за?!» – Почему эти продукты до сих пор в пакетах?

– А где они должны быть? – слабым голосом, в котором, однако, слышалась злость, спросила моя юная спутница.

– Да где угодно, у чего есть наплечные лямки, – сказал я.

В голове щёлкнуло.

– У тебя ведь есть школьный рюкзак?

– Да.

– Он дома?

– Я вернулась из школы с ним…

– Отвечай просто: да-нет.

– Да.

– Сходи за ним.

Когда тихие шаги Жанны затихли, я встал посреди кухни, подперев руками бока, и осмотрелся.

Помещение кухни ныне напоминало разграбленный склад. Стол был сдвинут в угол, табуретки и уголок были завалены припасами, которым предстояло отправиться с нами. В основном это были пакеты с крупой, но в центре стола, как сокровище из железа, ценимого в древние времена выше золота, стояла горка банок из жести с запечатанными внутри кусками вожделенного в трудной дороге животного белка. Хотелось взять больше, но рюкзаки были бы слишком тяжёлыми. Один пакет крупы – это около шести, а если экономить, то и десяти мисок каши, а одна банка тушёнки – это лишь десять вилок мяса.