Владимир Власов - Секретные доклады

А в случае опасности она слугу окликнет,

Так что у нас ей в храме ничего не угрожает».

– «Так. Так! – сказал начальник, – риска нет здесь никакого,

Но дело в том, наследников я не имею тоже,

А мне хотелось бы иметь ребёночка своего,

Но думаю, супруге приезжать сюда негоже».

– «Пусть это не волнует вас, – наставник успокоил, -

Вы сами можете возжечь огонь и помолиться,

Испрашивая себе чадо, и оно родится».

Когда-то настоятель для себя закон усвоил:

«Начальников нельзя обманывать – себе дороже».

Поэтому сказал: «Супруге вашей приезжать не надо,

Её следует блюсти лишь пост, читать молитвы тоже,

Придерживаться стоит в жизни, как всегда, уклада».

– «Но как же так?! – Ван удивился, – Это – не годится!

Ведь чудо с женщинами лишь тогда и происходит,

Когда она ночует в келье, на неё дух сходит,

И если не приедет, это чудо не свершится».

Сказал Фо-сянь: «Но вы не ровня ведь обычным людям,

Хозяин тысячи людей – вы, и честны, к тому же,

Вас Небо очень ценит, помогать вам в этом будет,

Дитя подарит, достаточно помолиться мужу».

Он не хотел, чтобы его жена в храм приезжала,

Есть мудрость: «Хоть хитёр плут, сердце у него пугливо»,

Он знал, молва о нём уж слухи где-то разглашала,

Боялся и старался с ним расстаться торопливо.

– «Вы интересно говорите, – в речи Ван заметил, -

Я как-нибудь приеду к вам, в ваш храм, на богомолье,

Сейчас же погуляю, ведь такое здесь приволье,

Я достопримечательностей много здесь приметил».

Ван Дань поднялся и пошёл в его сопровождении

Осматривать весь монастырь, вошёл с ним в придел, главный,

Там «Чадодарственный Зал» находился, достославный,

К нему и примыкали остальные все строенья.

Куда не взглянешь, всё резные балки и стропила,

Расписанные, ввысь летящие стоят колонны,

От красок ярких, позолоты глаз слепило,

И изваяние богини Гуань-инь, мадонны,

Стоящей под жемчужным украшением из подвесок,

С короной золотою и с сияньем на ланитах,

В руках – младенец , как к богатствам маленький довесок,

И рядом пять чадо-дарительниц, все – из нефрита.

А на подставках горят свечи, фонари мерцают,

Чжан Синя, небожителя, стоит изображенье,

Дарующего женщинам младенцев при рожденье,

Внизу курильницы дым, благовонный, источают.

Отвесив божествам поклон, глава Ван обратился

К Фо-сяню, с просьбой показать ему тех женщин кельи,

В которых с ними сам обряд зачатья проводился

В их снах, когда они все находились в их постелях.

Тот к кельям проводил его, в них всё было обычно:

Пол, потолки, и забранное пологом их ложе,

А по бокам – стол, стулья, и ночной горшок был тоже

И не было там ничего, что было б непривычно.

Не обнаружив ничего, Ван храм этот оставил,

В дороге думал: «Ведь закрыты кельи всё надёжно,

Откуда ж взялось чудо? И как злой дух всеми правил?

И разве забеременеть от духа сейчас можно»?!

Он долго думал, и в уме созрел план вдруг мгновенно,

К себе вернувшись, он позвал слугу по порученьям,

Сказал ему: «Найди мне двух певиц из заведенья,

Переодень в дам, знатных, пошли в храм обыкновенно.

Пусть там переночуют, пузырьки с тушью захватят,

А если ночью кто придёт, развратничать вдруг станет

Пусть голову накрасят им, одной макушки хватит,

Я в храме буду, посмотрю всё, утро как настанет.

Пусть незаметно сделают, им нужно постараться».

Слуга нашёл Чжан Мэй-цзе и Ли Вань-эр, двух знакомых,

И дал им порученье, те не смели отказаться,

Под вечер сели в паланкин и слуг наняли новых.

Когда прибыли в монастырь, две кельи сразу сняли,

Монахи подали им чай, фруктами угощались,

С десяток женщин рядом тоже кельи занимали,

Певички с женщинами теми, в Зал войдя, смешались.

Они совсем не собирались в храме том молиться,

И с наступленьем первой стражи в кельи удалились,

Со звоном колокола двери келий их закрылись,

За дверью слуги вынуждены были находиться.

Мэй-цзе проверила дверей засовы, положила

Под изголовье с тушью пузырёк, легла на ложе,

Но не могла спать, взгляд по сторонам переводила,

Любой снаружи шорох, раздающийся, тревожил.

Прошёл час, стихли голоса, всё будто затаилось,

И вдруг внизу раздался шорох, вздрогнула певица,

И тихо отодвинулась одна вдруг половица,

В отверстие из пола голова там появилась.

И, выбравшись наружу, человек встал в рост у ложа.

«Монах, – подумала она, – так вот кто оскверняет

Всех женщин из добрых семей, их сон в кельях тревожа,

Так, значит, правильно начальник их подозревает».

Тем временем, монах к свече бесшумно подобрался,

Задул её, раздевшись, шмыгнул к ней под одеяло,

Она спящей прикинулась, он на неё взобрался,

Его дыханьем, страстным, её всё лицо обдало.

Она, как бы проснувшись, попыталась отстраниться,

Вскричав: «Кто это»?! Кто меня к разврату принуждает»?

– «Архат я, златоглавый, к тебе Будда посылает

Меня, чтобы младенец мог на свете появиться».

Архат Будды был мастером в своём любви искусстве,

Певичка, опытная, не могла за ним угнаться,

Когда монаха страсть достигла до предела чувства

Мазнула темя тушью, продолжая отдаваться.

Монах её покинул лишь после второго раза,

Отметину на голове своей он не приметил,

И уходя, пакет оставив с порошком, заметил:

– «Пей с чаем по утрам и забеременеешь сразу».

Монах исчез, певичка же, устав, глаза закрыла

И погрузилась в забытье, когда всё забывают,

Но тут вдруг, лёжа на постели, тряску ощутила,

Подумала: «Монах вошёл во вкус, её желает».

Сказала: «Уходи, ведь поимел меня ты дважды.

Я вижу, ненасытный ты, монахи все такие».

– «Как ненасытный? Я пришёл к тебе сейчас впервые,

И вкуса не испробовал», – сказал тут голос, важный.

Певичка поняла, что разговор с другим имеет,

(Монахи, видно, появлялись в келье чередою)

Сказав: «Я не привыкла, чтобы спали все со мною,

Не приставай, я плохо чувствую, спина немеет».

– «Ты не тревожься, – он сказал, – снадобье я имею,

Прими их, и с тобой ночь, целую, будем резвиться.

Тебе понравится, твою усталость одолею,

Ты не сопротивляйся только, сможешь насладиться».

Ей удалось тушью мазнуть во время их слиянья,

Всю эту ночь от возбуждения она стонала,

Когда утром ушёл монах, доска на место встала.

Монах отметину не видел после расставанья.

Её подруга Ли Вань-эр глаз тоже не смыкала

В ту ночь, лежала в темноте, ждала любви мгновенья,

Свеча погасла вдруг от бабочки прикосновенья,

И через час в дальнем углу шуршанье услыхала.

Отдёрнул кто-то полог и залез под одеяло,

И тут она в мужских крепких объятьях очутилась,

Почувствовала губ прикосновенье, отстранилась,