Александр Каминский - Всадник между небом и землёй

– Расскажи, как ты сейчас проводишь свободное время?

– Да как? Природу охраняю (улыбается).

– Кстати, с чего всё началось, я имею в виду твои знаменитые экологические акции.

– А-а. Это Вадик придумал, когда мы…когда мы на Озере сидели, он сказал, что вот, давайте пионеров из лагеря соберём – а рядом лагерь был – и организуем сбор мусора вокруг Озера. А там всё завалено всякой ерундой было, ужас, как там дети купались, я не знаю. Я говорю, давай.

Взрослые относились к ней, так скажем, позитивно, особенно те, кому она помогала, но всё равно как-то с опаской – хорошая, конечно, но больно уж чудная девка, так про неё говорили в Посёлке. Зато для сверстников своих Радуга была безнадёжно потерянным человеком: подумать только – ходит без телефона и не тусуется в клубе, и это в наше-то нелёгкое время! На переменах в учительской педагоги нередко вели задушевные дискуссии о причинах её альтруизма и филантропии. Говорили и о формирующем влиянии матери, которая была видной общественницей и всегда ругалась на собраниях с председателем поселкового совета, и, разумеется, упоминали о благоприятном воздействии школьной среды (когда поблизости находилась директор школы). Однако самым проницательным психологом и чтецом подростковых душ оказался уже упоминавшийся сосед Романа по переулку старик Михалыч.

– Вы думаете, чё она НЕ КАК ВСЕ ЖИВЁТ? – вопрошал пьяный до последней степени Михалыч, сидя как-то вечером в «Марине». – Девка на выданье, а замуж-то никто не берёт!

– Так она ж в школе ещё учится, Михалыч! – отвечали ему.

– И што – в школе? Когда я в школе учился, у меня трое детей уже было! И все от разных жён.... Так вот почему она не от мира сего? Вопрос, однако! А вот и ответ – РОЖЕЙ НЕ ВЫШЛА!

Конечно, в чём-то он был прав: на Радугу мало кто обращал внимания, одевалась она, как беспризорник, старалась вообще быть незаметной. Она была маленького росточка, издали её можно было вообще принять за брошенного ребёнка. Следовательно, по теории Фрейда-Михалыча вполне логично, что поток незадействованной энергии нашёл для себя иное русло. Но ведь с другой стороны, можно было бы найти занятие и попроще из того убогого списка, который предлагает не склонная к романтике социальная среда.

Однако список сей был Радугой в клочки разорван! Она была максималисткой безбожной, если так можно выразиться, впрочем, как и все подростки, с тем лишь отличием, что свои идеи о Всеобщем Счастье (как она его понимала) Радуга умудрилась в той или иной мере реализовать. Вот в чём парадокс. У неё был Дар убеждать. Из её глаз струился поток необъяснимого свойства энергии, которая каким-то неведомым науке образом подчиняла и вела за собой. Когда она – тусклый умирающий мышонок, сливающийся с такой же серой пеленой обыденности, поднимала на вас глаза, то вам хотелось для этих живых клокочущих тайной энергией глаз сделать всё, на что вы способны. Лучшее для неё сравнение – это фонарик, невзрачный предметец, умещающийся в ладони. Но стоит нажать на кнопку, и этот фонарик озарит темноту, как вспыхнувшая сверхновая звезда.

Организованные её агитацией пионеры из лагеря за один летний сезон очистили Озеро, да так, что местная организация зелёных не на шутку встревожилась – такое фундаментальное мероприятия и без руководящей линии! Она собирала деньги для малоимущих, завлекая различные компании в обмен на рекламу в местной газете, и ей, семнадцатилетней девчонке, никогда не отказывали.

Только Роман знал о том, как она доставала эти деньги. До фестиваля, о котором речь впереди, она могла разговаривать только с ним, со своим бывшим учителем рисования (Роман вёл факультатив для будущих «художников-неудачников», как он выражался). Потому что именно он сделал её ТАКОЙ своими разглагольствованиями на уроках! Но вот об этом Роман не догадывался. И это был главный секрет Радуги. Она обожала его, тридцати трёх летнего женатого мужика, отца двоих детей, обожала, но, как сказал поэт, «странною любовью». Он был её Учитель, её гуру – так она придумала для себя, потому что хотела, как в Древней Индии, чтобы у неё тоже был Просветлённый Наставник. Роман подходил по всем показателям для данной вакансии, хотя он об этом, вестимо дело, не подозревал. И сам того не зная, Роман наш свет Сергеич вылепил её, как из глины, по образу своих давнишних-предавнишних идей, о которых болтал в своё время, но в которые уже не верил сам и по которым уже давно не жил, однако по инерции извлекал их из своей головы для «расширения кругозора подрастающего поколения», как он говорил. Вот и доизвлекался, вот и расширил кругозор.

Вопрос: как Радуга доставала деньги?

Она просто видела из окна автобуса богатый офис, заходила в приёмную к начальнику и, вот этот серенький малыш, рукавом вытирающий шмыгающий нос, с большими голубыми глазами говорил: «Помогите. У меня мама умирает. Нужно двадцать тысяч на операцию. О вас узнает весь город и весь наш Посёлок. Я работаю в газете. У меня с собой верёвка, и я готова повеситься у вас в вестибюле. Помогите маме». И она так смотрела своими огромными детскими заплаканными глазами в глаза тому оторопевшему индивиду в кожаном кресле, любителю шансона, что он сам, толстозадый ворюга, завравшийся слизняк, заливался слезами, снимал с руки перстни и часы и протягивал ей, глядя преданно, как раб на господина.

И так она объездила весь город. И ей всегда давали денег! И никто никогда не просил никакой рекламы взамен. Она сама её делала на оставшиеся деньги! Ей с мамой, поди, и жрать-то было нечего! «Нет, это поразительно!» – говорили учителя в школе и смотрели на неё, как на ходячую икону. О ней стали писать в поселковой газете.

Да и как об этом было не писать! Кому-то нужна была серьёзная операция – Радуга вытрясла деньги с фармацевтической фирмы. Она заходила в офис с сумкой, в которой прятала 10-ти литровую канистру. «Мой годовалый братик при смерти. Помогите. Я сирота, я не хочу, чтобы он умер таким маленьким, но он уже умирает. Дайте деньги на похороны. Он ведь всё равно умрёт. Я сейчас обольюсь бензином…». И хозяйка фармацевтической фирмы, беспринципная тварь, разорившая своих собственных родственников в угоду бизнесу, растолкавшая локтями всех таких же, как она, лизоблюдов, стоящих на пути к её персональному счастью, эта костлявая селёдка отдавала Радуге всю наличность, которая была в офисе и просила, нет – молила, зайти ещё! Не скрывая слёз, она обнимала Радугу, целовала её в лобик по-матерински, гладила по щёчкам и предлагала подкрасить губки своей помадой.

Кто-то спивался или «лечился» наркотой – она достаёт деньги, и людей устраивают (насильно порой) в соответствующие клиники. И никто не понимал, как ей – немодной, неинтересной, неразговорчивой – всё это удаётся! Михалыч хихикал: «Почему маманька-то не следит за её, тэк скеть, моральным обликом? А, мужики? Хе-хе». Роман как-то встретил её на остановке и передал слова Михалыча. «Дурак недоделанный ваш Михалыч. И алкаш», – сверкнула глазами Радуга. Роман согласился.