Александра Васильева - Глазами маски

– Не стыдно вам при мне шептаться обо мне? – возмутился Квентин.

– При мне и обо мне – какие казенные рифмы, – поморщился Хэпи. – Никто и не думал шептаться, мы говорили, используя среднюю мощь голосовых связок, – он подошел к сцене.

– Она меня не любит, – с пьяной мрачностью вымолвил Квентин.

Всем на мгновение стало больно: Верти вцепился в свой крест, Хэпи опустился на ступень рядом с Квентином, а Азраил глотнул воздуха.

– Ну, целовались они, что с того? Сола влюблена в Азраила. Гордас – лишь временное утешение, – спокойно рассуждал Хэпи.

Квентин поднял на него измученные глаза:

– Что?

– Я думал, ты знаешь, – пожал плечами тот.

– Теперь знаю, – прошептал Квентин.

Покинув дверной проем, Азраил вслед за Хэпи подошел к Квентину.

Подобрав разорванную ленту, валявшуюся у его ног, он тихо произнес:

– Послушай, у настоящей любви не может быть ревности.

– Вот как? – Квентин болезненно улыбнулся.

– А врачующей философии у тебя не найдется? – Риторически съязвил Хэпи.

– Ревность – прямое доказательство любви, – ответил Квентин раздраженно, – и вообще, оставьте меня.

– Не любви, а глупости. – Как бы про себя уточнил Хэпи.

– Рассуди, – проговорил Азраил. – Зачем ревновать? Если тебя любят, для этого чувства нет причин. А если тебя не любят, тем более не имеет смысла ревновать.

Последним к сцене подошел Верти.

– Есть только два ответа: «да» или «нет», на них ревность не распространяет свою власть. – продолжал Азраил. – Только два. Все остальное – это сомнение. Вот его следует бояться. Как можно быстрее узнай ответ и не отравляй душу сомнением…

– Я знаю ответ! – крикнул Квентин, перебив Азраила. – В этом-то все и дело. – Вдруг он вскочил, вырвал кусок ленты из его рук и наспех перевязал им волосы, затем, немного успокоившись, снова сел на место.

– «Вот что, Квентин», – произнес Азраил переменившимся тоном, в котором зазвучала жесткость. – Сначала будет больно, а потом – все равно. Запомни это.

Квентин вздрогнул:

– Ты говоришь о смерти?

– Безответная любовь – та же смерть. – Азраил сел на ступень рядом с Квентином и Хэпи. Верти стоял над ними, с мрачной важностью разглядывая каждого, тяжелый крест его переходил из руки в руку.

– Вы опять тут? Перерыв закончился. Все – на репетицию, живо! – В дверях показалась Сола.

* * *

Найт стоял, прислонившись к мотоциклу, выкуривая сигарету за сигаретой. Илвис молчал, сжимая в руках поводок.

Заретта беспокойно смотрела на часы:

– Через полчаса – начало. Я опоздаю.

– Вот. Он. Я его. Вижу, – проговорил Найт, выронив сигарету, и, заведя мотор, вскочил на мотоцикл.

Где-то далеко в кустах показался Джексон.

– Джексон, сюда, ко мне! – закричал Илвис.

Собака побежала в противоположную сторону. Впереди нее несся маленький пушистый комок.

Заретта моргнула, и комок исчез. «Наверное, солнечный зайчик», – подумала она.

– Жди нас, мы скоро, – постарался успокоить ее Илвис.

Мотоцикл зарычал по дороге.

В Заретте что-то оборвалось, кисти из ее рук выпали, дыхание сбилось. Она растерянно опустилась на лавочку. Время вдруг понеслось стремительно, вроде рычащего мотоцикла, минутная стрелка срывалась с места, перелетая от одного деления к другому. Заретта закрыла ладонью часы, стараясь не думать о времени.

* * *

В зале уже слышались голоса зрителей.

– Я ведь могу и уйти из театра, – донеслось из костюмерной. – Верно? – Темные глаза Хэпи испугали бы любого. – Вы как-то сказали… – продолжал наступать он, – Азраил – козырной масти. Помните?

– Да, я говорил, – ответил Вальсам нежно, перебирая черные четки в руках. – Как и положено ведущему актеру труппы.

– Вы не устаете мне напоминать, что я не…

– Хэпи, – перебил Вальсам. – Вам не кажется, уже несколько поздно говорить о том, что роль вам не подходит?

– Я ведь могу и уйти, – повторил Хэпи. Его голос был спокоен, хотя и звучал громче обычного.

– Да. Но если вы перед тем сорвете спектакль, это, скорее всего, навредит вашей дальнейшей карьере. Вы неверно истолковали мои слова, ведь масть – не главное. Даже у самой сильной карты в колоде ее нет. Никогда не задумывались?

– Самой сильной карты?

– Да, это джокер. Вопрос только в том, хотите ли вы им быть.

– Хочу ли я быть шутом? – задумался Хэпи. Вальсам сделал вид, что не расслышал его слов.

– Впрочем, я могу рассмотреть ваше заявление об уходе», – произнеся это, он вышел из костюмерной.

– Джокер? – Хэпи не знал, то ли злиться ему, то ли прыснуть от смеха.

– Пойдемте к нему, – проговорила Сола вполголоса. Верти и Квентин переглянулись: подслушанный ими разговор лишал уверенности в действиях.

– Пойдемте же!

– Постой, Сола, – остановил ее Азраил. – Вряд ли Хэпи будет приятно узнать, что мы стали свидетелями его распри с Вальсамом.

– Тебе подарена златая нить, поэт! – по коридору застучали метражные шаги Гордаса.

– Умолкни! – крикнул на него Квентин.

– Да что вы, ей-богу, я все уже объяснил! Я чист и невинен!

– не замедляя шаг, оправдывался Гордас. Всего один поцелуй, и тот – в счет роли. Я пошутил. Сегодняшний инцидент объявляю исчерпанным! – Он подошел ближе.

Сола на его слова только зло усмехнулась и, резко развернувшись, ушла.

Верти недовольно посмотрел в сторону Гордаса, пригрозив крестом.

– Да что с вами со всеми! – закричал он обиженно. – Репетицию еле пережили, теперь боитесь на сцене оплошать? Стресс нервный?

На пороге костюмерной показался Хэпи. Верти, Квентин и Азраил подняли на него вопросительные глаза. И только Гордас недоуменно смотрел вокруг:

– Я что-то пропустил? – прошумел он.

Не говоря ни слова, Хэпи пошел по коридору вслед за Солой, путаясь в длинном старинном плаще, едва наброшенном на плечи.

– Что? – крикнул ему вслед Гордас. – Роль не по нраву?

Хэпи не ответил и даже не обернулся, но Гордас понял, что угадал.

Он самодовольно хмыкнул и отправился следом.

Незаметно подошедший Вальсам нежно произнес:

– Пора начинать. Готовьтесь. А где наш повествователь? Где Верти?

На месте, где только что был Верти, лежал крест.

– Верти, должно быть, уже на сцене, точнее, за сценой, – предположил Азраил.

Вальсам посмотрел на Азраила внимательно, своим особенным оценивающим взглядом, и ушел.

– Отчего он так на тебя смотрел? – В голубых глазах Квентина показалось любопытство.

– Не знаю… – рассеянно пробормотал Азраил, и словно в подтверждение того, что думает совсем о другом, спросил: – Ну что, Мирт?

Сложно сыграть чувство, если это чувство не актерское, а твое собственное? Квентин опустил глаза:

– Я сыграю.

– Сыграть – все равно, что прожить, – улыбнулся Азраил.

– Обижаешься на Гордаса?