Александра Васильева - Глазами маски

– Он – мой лучший друг по пьесе, как можно? – с лукавством ответил Квентин.

* * *

Найт рассматривал пыльные камни под ногами.

– Уму непостижимо, – наконец выговорил Илвис. – Куда он делся? Не мог же он…

Найт усмехнулся никогда не улыбающимися сжатыми губами:

– Не мог.

– Да здесь бежать-то толком некуда… Значит все-таки под землю… – Что? – спросил Найт настороженно, потом отмахнулся. – Это глупо.

– Конечно, глупо, – улыбнулся Илвис. – На мотоцикле, и не можем пса догнать.

– Вот он, – заметил Найт. Мотоцикл вновь затрещал по дороге.

У ног Заретты забыто валялись кисти. Она посмотрела на часы – стрелки упали ровно на семь:

– Опоздала!

Занавес поднялся. Голос Верти торжественно начал:

* * *

Заретта сидела неподвижно, все еще поглядывая на часы. Задержавшись в вертикальном положении, как акробат в воздухе, минутная стрелка наконец начала двигаться дальше. Заретте вдруг показалось, что запахло цветами. Она огляделась – и тут только заметила упавшие кисти. Заретта принялась собирать их, чья-то бледная рука подала ей одну. Девушка подняла глаза. «Какая красота…» – она забыла, как дышать, и только смотрела, не отрываясь. Среди тех странных снов, что она видела последнее время, был один, который нравился ей больше остальных. События в нем не происходили и картинки не двигались, одно огромное неземное чувство заполняло бессознательное пространство, чувство ее любви к кому-то. Заретта не могла понять этого: чувства, казалось ей, сниться не могут, если их на самом деле не испытывать в реальной жизни, а она не испытывала подобного ни к кому. Часто по вечерам, уже засыпая, она смутно ловила себя на мысли, что молит кого-то вновь показать ей тот сон, дать возможность снова пережить то счастье. Именно теперь Заретте показалось, что она заснула, и наконец ей снится желаемое.

– Эль, – представился незнакомец. Это был молодой человек, примерно ее возраста, в белом костюме, безукоризненные заломы дорогой ткани которого модельно сочетались с его фигурой, прослеживая все изгибы тела. На голове его была стильная шляпа, на руке висел белый плащ. В его изящных пальцах подобранная кисть чувствовала себя несколько смущенной.

– Спасибо, – пробормотала Заретта, протянув руку.

* * *

(Верти набрал в грудь воздуха).

Мирт:

– Утром ранним, когда природа столь чутка и благозвучна,

(Квентин шел по сцене уверенными шагами).

…в старинном храме,

Что у подножия вершин, казавшихся вратами Рая,

Впервые я увидел этот образ…

Боже! Как будто небом в сиянье этом

Была ниспослана сама судьба моя .

Кельвин:

– Чему ты радуешься, друг мой?

(На лице Гордаса лежала скорбь).

Мирт:

– Отдал бы за мечту я тысячу своих желаний

И жизнь в придачу, если мало!

Кельвин:

– Ну, ну, остынь. Да кто ж она?

Мирт:

– Хозяйка снов моих!

Кельвин:

– Беда…

Мирт:

– Беда? Не в том беду ты углядел, мой милый Кельвин.

Ее красы художник не опишет.

И все поэты мира пали б перед ней,

Глубокому безмолвию покорны,

Когда бы видели улыбку алых губ!

(Восторженно продолжал Квентин).

Но почему ты бледен и молчишь?

Ты мне сулишь судьбу иную?

Я ведь нашел свою судьбу,

И в ту минуту…

Кельвин:

– О, минуту злую!

(Перебил Гордас. Он играл превосходно, отважно лавируя на сарказме, как на маленьком суденышке в ночной шторм).

Мирт:

– Минуту роковую не отличаешь ты от счастия святого!

Кельвин:

– Позволь напомнить.

Тебе подарена златая нить, поэт,

Меж небом и тобой.

Как смеешь, ты, певец благой,

Петь не о благе, но о смертном счастье?

Сотки же чудо, волшебство,

А не убор стыдливой страсти.

* * *

Заретта на мгновение провалилась в глубокие глаза незнакомца. В них были зеркала, и в тех зеркалах она повсюду видела свое отражение.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила она, и, хотя некоторые кисти по-прежнему продолжали валяться на земле, кисть, что он так изящно подал ей, Заретта крепко зажала в ладони.

Эль присел на лавочку рядом с девушкой. Робкое солнце заглянуло в аллею и загляделось на них.

– Тепло… – он приложил руку к глазам.

– Да… – Заретта путалась в мыслях. – Однако довольно холодно.

Молодой человек странно посмотрел на нее.

– Я хотела сказать, что солнце не греет. Правда, странно? – Она взглянула на незнакомца. Его лицо не поддавалось ни одному эпитету красоты.

Эль не ответил. В руках его вдруг появилась книга.

– Что это? – Заретте очень хотелось, чтобы Эль не заметил ее растерянности.

– Это подарок. Возьмите. – Юноша протянул ей книгу. Он не улыбался, на его красивом лице вообще не отображалось эмоций. – Подарок?

– Да, – кивнул Эль. – Только вы можете прочесть ее, прочесть правильно, Заретта.

И что это был за голос! Когда он говорил, казалось, с его языка ссыпались драгоценные камни, сверкающий их поток завораживал. Как прекрасны были его слова, как глубоко они селились в сердце, пуская цепкие корни воспоминаний.

– Только вы, – повторил он вполголоса.

– Вот как, – проговорила Заретта поспешно и взяла книгу. – Спасибо. – Ей вдруг стало жаль этих щедрых россыпей богатства, особенно теперь, когда Эль говорил тихо и словно бы нехотя. – А имя вы мое откуда знаете?

* * *

Иллюзи:

– Так вы поэт? Однако страстный!

(Сола глядела поверх Квентина, величаво обмахиваясь веером. Смена декораций переносила зрителя в старинный замок, в одном из залов которого на троне сидела королева. Корона утопала в копне шоколадных волос).

Поэты при дворе нам так нужны…

Кельвин:

– Ей не хватает прямоты: одни иносказанья!

(Шепнул Гордас в сторону зала. Он протянул вперед руку, словно ища своей догадке подтверждения).

Мирт, ты не согласен?